АРКАДИЙ ШЕР:
«В третьей серии я совсем обнаглел – кота сделал еще толще и надел на него шапку»

Аркадий Шер прошел огромный и тернистый путь в анимации. Он очень поздно стал художником-постановщиком, но успел создать настоящие хиты: «Каникулы в Простоквашино», «Зима в Простоквашино», «Приключения Васи Куролесова», «Мы с Шерлоком Холмсом», «Академик Иванов». Что удивительно, он до сих пор сомневается в своем уникальном таланте и считает лестные слова в свой адрес надуманными. С Аркадием Шером беседовал Сергей КАПКОВ.

Аркадий Соломонович, с певицей Шер вы случайно не родня?

Нет. У меня фамилия настоящая, а у нее псевдоним.

Вы, как и она, выглядите намного моложе своего возраста, но, в отличие от нее, уже оставили кино. В чем причина?

Это долгая история, как и мой приход в анимацию. Но без дела я не сижу, последние десять лет тесно сотрудничаю с издательством «Самовар», иллюстрирую книги. И не жалею. Хорошо, когда в твоей работе есть яркие всплески, шедевры, но у меня была только рутина. А поскольку я втянулся и ничего другого не умел, то все делал с радостью и удовольствием. Садился и рисовал, прилипши к стулу.

Неужели не было ничего яркого? А «Простоквашино»?

«Простоквашино» мне вообще не нравилось…

Вот это новость! Почему?

Потому что художники-прорисовщики искажали моих персонажей. Они должны были «вести» героев через весь фильм в одном и том же рисунке, но у них не всегда получалось, а некоторые даже халтурили. Глядя на экран, мне было ужасно обидно. Но режиссер Володя Попов говорил: «Нет, это не выпадает из моей концепции». Сколько крупных планов мне пришлось переделывать! Я же сам вышел из прорисовщиков и знал эту работу, как никто, поэтому рассматривал каждую жилочку, каждую полосочку. В других фильмах огрехи не так заметны, но в своих – бросается в глаза. Это ж твоя «кровиночка»!

Вы включились в трилогию о «Простоквашино» со второй серии, когда персонажи уже были созданы?

Да, и ситуация здесь получилась двоякая и, как потом оказалось, – неприятная. До меня художником-постановщиком был Коля Ерыкалов, он начинал рисовать и Печкина, и Шарика, и Матроскина. Коля был талантливым художником, но затянул подготовительный период, и в последний момент все доделывал режиссер. Поэтому, приступая к «Каникулам в Простоквашино», Попов больше не захотел связываться с Ерыкаловым и позвал меня: «Ты все перерисуй по-своему, и это будут твои персонажи». Соглашаясь, я и не думал, что потом все так повернется: фильм станет безумно популярным, герои заживут собственной жизнью, а создатели начнут делить славу.

Дели – не дели, а в историю вошли именно ваши персонажи. Они полюбились миллионам и зажили собственной жизнью.

Понимаете, я несколько обижен на то, что Эдуард Успенский не воспринимает меня как создателя этих персонажей. Когда стали выпускать книги и плакаты именно с моими рисунками, он заговорил о том, что не я начинал этот сериал. Но я ни те претендую на первый фильм!

Да и режиссер Попов был очень тщеславный. Когда мы сдавали «Каникулы в Простоквашино» с переделанными героями, кто-то из приемной комиссии ему сказал: «Володь, молодец! Персонажи стали лучше». И он согласился. Получается, что не художник их улучшил, а режиссер. Был и другой случай: на обложку журнала «Огонек» пригласили сфотографироваться его, меня и Олега Табакова, озвучившего кота Матроскина. Но в последний момент Володя решил, что с Табаковым будет сниматься один он – так престижней.

Попов был очень скуп на похвалы в мой адрес, и высшей «наградой» для меня за все 36 лет работы на студии стала его фраза: «Ты очень заметно вырос!»

А вы сами это почувствовали?

Когда мне об этом сказали несколько человек – да. Но «рос» я очень долго. У меня ведь нет никакого образования, я нигде не учился, хотя с детства обожал мультипликацию. Волею случая оказавшись в стенах «Союзмультфильма», я решил проситься на любую работу, даже электриком. «Пусть убьет током, но это будет в стенах студии!» Взяли прорисовщиком. Дело в том, что с малых лет я перерисовывал картинки – с книжек, открыток – ставил перед собой и старался повторить. Это и были мои университеты, которые, как потом оказалось, очень мне помогли. Оценив мои художества, на студии сказали: «Нам понравилась ваша линия, мы предлагаем вам работу в цехе прорисовки». Услышав слово «цех», я вспомнил фильм «Светлый путь» с Любовью Орловой. Подумал: вот сейчас войду, а там – длинный коридор со станками по обеим сторонам! Вхожу, гордый такой… «Екэлэмэнэ!» Склад старой мебели, клоповник! Столы с 1936 года, теснота и масса народа. Но встретили хорошо и предложили попробовать нарисовать фазочку. Я посмотрел на персонаж – «что здесь особенного?!» – чуть почетче прорисовать, и всего делов. Сделал. Девушка, к которой меня прикрепили, посмотрела и издала тарзаний крик: «Ребята, да ему уже можно давать производственные сцены!» Так я и остался на «Союзмультфильме».

Работа нравилась?

Это был самый малооплачиваемый и нетворческий цех, но при этом рисовать надо было лучше всех. Мультипликаторы изображали движения, эмоции, а мы сводили полеты их фантазии к единому рисунку. В наш цех приходили хорошие художники, преподаватели училищ, но им казалось унизительным дорисовывать и перерисовывать за другими. Так что люди у нас не засиживались, а я «застрял» надолго. В профессиональном плане это мне помогло – я многому научился.

А были у вас в то время любимые фильмы, которые в работе доставляли истинное наслаждение?

Истинно наслаждение доставляли фильмы, на которых можно было заработать.

А разве они оценивались по-разному?

Ну а как же! Это целая история! Можно часами рассказывать о старинных пожелтевших «пергаментах», которые хранились на студии с 36-го года. Десятилетиями собирались образцы персонажей, эталоны рисунков – от малюсенькой букашки до крупного плана человека. И вот к нам приходили нормировщицы с заводов, которые расценивали гайки и болванки, и по этому же принципу оценивали наши работы. Они брали эти талмуды и, ничего не понимая в рисовании, сверяли размеры. Мы взрывались: «Крохоборы!» Тетки, в свою очередь, не понимали: «Что это вы из-за такой мелочи скандалите? Царапинку какую-то нарисовали и чего-то требуете!» - «А что ты нам обрезание делаешь? Это наши деньги, мы их по полкопеечки складываем! Какая разница, царапинка, не царапинка, мы же ее рисовали, время тратили». У мультипликатора была возможность заработать на сложной сцене, он мог ее неделю обдумывать, а потом за три часа нарисовать. А прорисовщик мог заработать только своим свинцовым задом. Упустил пять минут, и уже никогда их не наверстаешь.

Как же дома относились к вашей работе?

Терпели. Мы с женой жили самостоятельно, родители помочь не могли, да я и не требовал. Но меня угнетало, что я взял в жены молодую красивую девушку, а не могу ее элементарно прокормить, не говоря уже о том, чтобы одеть или угостить чем-то вкусным. Я держал семью впроголодь.

Но, судя по тому, что вы всю жизнь прожили с Ниной Михайловной, она относилась к этой проблеме с пониманием…

С пониманием. Видимо, потому что были чувства. Она же видела мое увлеченное состояние, мои старания. Конечно, не обходилось без срывов, но я старался, искал варианты. Когда почувствовал, что научился рисовать – взялся за карикатуры. Потом появилась возможность делать карманные календарики. Но, несмотря ни на что, всю жизнь я был счастлив. Не мог дождаться понедельника, чтобы вновь прийти на студию.

Ну а как вы стали художником-постановщиком?

Сначала я пошел в ассистенты. Работал с Юрием Прытковым и Татьяной Сазоновой. Постепенно втянулся в процесс и фактически стал выполнять работу художника. Мне стали советовать: «Пора тебе, Аркаша, в люди выходить». А кто для меня художник? Тот, кто думает и фантазирует, а не просто хорошо рисует. «Какой я художник? Ремесленник, чего там говорить!» Для всех я так до конца и остался прорисовщиком. И если было ко мне уважение, то только за мою порядочность и уважение к людям – я всех любил! Мне казалось, что и меня все любили… особенно девчонки.

Но тут собрался уезжать из страны замечательный человек и художник Дима Менделевич и подсунул меня своему режиссеру Ефиму Гамбургу на один из сюжетов «Фитиля». Поначалу я был еще совершенно зажат, боялся дыхнуть, но потом освоился.

Вы проработали художником-постановщиком чуть более десяти лет и за это время успели достаточно много.

Больше было шелухи, проходящих фильмов. Но настоящее кино, конечно, началось с Попова: два фильма о Простоквашино, «Приключения Васи Куролесова», «Мы с Шерлоком Холмсом». Володя не мог простаивать. Если Эдик Назаров не снимал по два-три года, то Володя брался за любой сценарий. И я вместе с ним. У меня даже не было мысли отказываться. Поэтому и у Попова проскакивали пустячки: «От двух до пяти» или «Академик Иванов».

Кстати, а как приняли «Приключения Васи Куролесова»? Это же криминальная комедия с воровским жаргоном, блатными персонажами, тюремными куплетами…

Никого это не покоробило. Зато не очень хорошо приняли Протоквашино. Только спустя несколько лет, когда начался ажиотаж вокруг этих героев, пересмотрели категорию фильма – дали первую. И добавили мне 70 рублей постановочных.

Переделывать уже созданных кем-то героев сложнее, чем самому выдумывать?

Морально – да. Но, честно говоря, я бы их вообще сделал другими. Но так как уже существовала первая серия, деваться было некуда. В третьей серии я совсем «обнаглел» - кота сделал еще толще, надел на него шапку с помпоном…

А кто из героев симпатичен именно вам?

Печкин. Многие решили, что я рисовал его с себя, а Маму – со своей супруги. Находили в нас какие-то сходства с этими героями. Ну, и Матроскин, конечно, мне симпатичен, я к нему привык. Я всегда мечтал не просто принимать участие в создании фильма, но и созидать самому. Если сделал плохо – пусть ругают меня, если удачно – пусть скажут в лицо, а не в контексте всего фильма.

Многие художники «Союзмультфильма» связывали свое творчество с одним режиссером. Вы работали с Владимиром Поповым на его лучших фильмах. Можно сказать, что он был вашим режиссером, а вы – его художником?

Всецело. Попов, как и я, вышел из прорисовщиков, тоже не имел образования. У нас и в школе-то рисования не было. Но он очень хорошо рисовал, и я ему старался где-то даже подражать. Володя оказал на меня очень серьезное влияние и в жизни стал роднее и ближе, чем мой родной брат. Мы с ним были близки по духу, по восприятию мира.

Перед его неожиданной смертью мы начали делать фильм «Жили-были дед и баба». Он взялся за режиссерский сценарий, а я стал искать персонажей. И так как передо мной в глазах были все его предыдущие работы, я прекрасно понимал, что ему надо. В один из дней мы договорились встретиться по общему делу в Бюро пропаганды киноискусства, и я захватил эскизы. Выходим из метро, идем, Володя говорит: «Давай скорее, показывай, мне не терпится!» Я достаю скрученный рулончик, раскрываю, и он хватался за голову: «Ну, ты даешь! Я всего ожидал, но чтобы до такой степени это было точно!..» Пока шли, он так и не мог успокоиться, все нахваливал. Когда Володи не стало, его жена Марина передала мне раскадровки – покадровое решение предстоящего фильма. И я убедился, что нарисованные им черновые персонажи были очень похожи на мои. Так что он говорил правду…

Эта потеря стала для меня огромным ударом.

Как вы нашли в себе силы работать дальше?

Конечно, после смерти Володи я растерялся. Мне не хотелось работать с другими режиссерами, как сейчас не хочется сотрудничать с другими издательствами. Но меня попросили помочь Лене Федоровой, которая запускалась с первой самостоятельной картиной. Лена работала по-другому. Во-первых, потому что она женщина, а во-вторых, потому что у нее другая школа, другой стиль. Мы сделали два фильма – «Кважды ква» и «Бал цветов», но у студии уже начиналась эра заката, да и я устал… работал на автопилоте.

Но под конец вы сами сняли фильм как режиссер. Решили освоить новую профессию?

Мне смолоду хотелось попробовать свои силы в режиссуре. Я часто фантазировал, как и что мог бы снять. И со временем стал канючить: «Всем дают, и я хочу попробовать! Один разок. Я не претендую на большее…» На студии переживали, что слишком много расплодилось серости, режиссеров «средней руки». Но я готов был даже расписку дать, что не буду режиссером. И мне разрешили снять сюжетик «Случай на болоте» для «Веселой карусели». Лена Федорова согласилась выступить художником-постановщиком, но в процессе работы отказалась. Мы даже поругались, потому что вся нагрузка свалилась на меня одного. И хотя директор фильм похвалил, я закончил свою «карьеру» режиссера. Понял, что вся эта административно-организационная махина – не мое. И ушел со студии совсем.

Вас не уговаривали остаться?

Нет, к тому времени уже никого не уговаривали. Я оформил пенсию и стал сотрудничать с издательством «Самовар». Мне были положены какие-то льготы, но я от них отказался – постеснялся. Наверное, я был единственный такой в России, поэтому на меня посмотрели, как на идиота…


Узнавал мультфильмы по запаху

История прихода Аркадия Шера в анимацию запутана и не лишена мистики. Он родился и первое время жил на Каляевской (ныне – Долгоруковской) улице, рядом с «Союзмультфильмом». В компании мальчишек и девчонок бегал вокруг студии, играя в «казаки-разбойники», и с наслаждением вдыхал запах из выхлопной трубы, торчащей из большого окна. Спустя годы, он узнал, что так пахнут ядовитые газы из цеха заливки, а тогда этот запах юный Аркаша связывал с прекрасным и недоступным искусством мультипликации.

Мальчик не выпускал из рук карандаши, любил копировать картинки из книг, а мама не уставала говорить, что он – талант. «Я рисовал лучше всех в родне, - любит подчеркивать Аркадий Соломонович. – Если учесть, что в нашей родне вообще никто не рисовал». Соседка Шеров работала на «Союзмультфильме» в том самом «ядовитом» цехе заливки, и мама общалась с ней на предмет трудоустройства сына. Аркадий сопротивлялся: «Ну, куда я пойду? Мне стыдно! Я совершенно не умею рисовать!» Так Шер попытался обмануть судьбу в первый раз.

После седьмого класса Аркадий поступил в железнодорожный техникум. Оттуда его – единственного с курса – забрали в армию. И не просто в армию, а на флот. Отслужив день в день четыре года, Шер вернулся и узнал, что отделение паровозного хозяйства, где он учился, закрыли за ненадобностью. Судьба не отступала, но пока ее никто не слышал. Куда идти? Отец устроил Аркадия чертежником в проектный институт, после чего удалось поступить на третий курс строительного техникума. Юноша чувствовал, что это – не его, а что – его, он пока не догадывался. Зато твердо знала Судьба и предприняла отчаянный шаг: Аркадий Шер оказался в больнице. «Или ты пойдешь на студию, или умрешь», - решила Судьба.

Это было суровое испытание. Два с половиной часа операции под местным наркозом, неправильный диагноз, непонятное заболевание, три месяца в больничной палате…

Вышел Аркадий со второй группой инвалидности. Справился, только благодаря холодному расчету Судьбы и горячей Любви. Как встал на трясущиеся ноги, сразу женился. И уехал с Каляевской.

И тут Судьба направляет к нему посланца в лице старшего брата: «Поехали скорее! «Союзмультфильм» объявляет конкурс мультипликаторов. Бери свои рисунки!» После недолгого сопротивления, Аркадий взял в одну руку кипу изрисованной бумаги, в другую – костыль, и братья отправились на родную улицу. «О, нам такие художники нужны!» - услышали они в приемной комиссии. Но конкурс Аркадий Шер не прошел, не хватило опыта. Зато тут же предложили работу в цехе прорисовки, и он согласился. Началась новая жизнь.

На студии Шер прошел все ступени профессии: прорисовщик, ассистент художника, художник-постановщик, режиссер. Участвовал в создании многих эпохальных фильмов. Самостоятельно поставил сюжет «Случай на болоте» в 24-ом выпуске киножурнала «Веселая карусель». И только к шестидесяти годам Аркадий Соломонович почувствовал, что он что-то может и даже что-то сделал. Раньше – сомневался. Но, к сожалению, уверенность пришла слишком поздно, вместе с хронической усталостью. И Шер тут же ушел на пенсию.

Но, как ни странно, на этом творчество не закончилось, наоборот – открылось второе дыхание. Аркадий Шер стал постоянным и самым любимым художником детского издательства «Самовар». Сам написал и иллюстрировал две книги: «Тридесятые сказки» и «Попался волчок на крючок», сейчас пишет третью. Его стали называть «живой легендой», «выдающимся художником», приглашать на всевозможные фестивали и выставки.

«Я очень долго не верил, когда меня стали хвалить за книжные иллюстрации, - признается Аркадий Соломонович. – Даже читатели подходили на ярмарках и говорили не только о «Простаквашино». Но я – «союзмультфильмовское» порождение. И даже сейчас, рисуя книжки, я не могу уйти от этого «анимационного» рисунка. Меня в свое время обвиняли в диснеевщине, но это моя школа, а по-другому я не умею…»

 

«ГАЗЕТА» 20 сентября 2004 г.