Непонятно мне – как это люди художниками становятся? В детстве ведь все рисуют, да так талантливо, что порой не отличить, где ребенок пошалил, а где профессионал поднапрягся  непосредственным восприятием мира  зрителя огорошить. Вот взять меня. Ну, понятное дело, родители руку приложили, низкий им за это поклон. Тут срабатывает учение о корнях. Если повезло, то прорастает нечто высококультурное и плодоносящее, но бывает, что и корни хороши, а в пустоцвет идет, ну да это все лирика…

Всего я в детстве понатерпелась: и фортепьяно по выходным, и французский в школе, и балетная студия, и коньки, и хор, и художественная школа, на которой собственно круг и замкнулся. А как хотела зоологом стать! Точнее, энтомологом, и возиться с разными насекомыми букашками–паучками. Но все это были одни иллюзии, т.к. в точных науках не рубила никак. Ну ноль чистейший! А в биологии без математики нельзя. Ну и сгинула мечта, на землю спустила. Балет сам собой отпал – здоровенная  вымахала. В художественной гимнастике от застенчивости и трудности снимания черного купальника описалась на первом же занятии, да и разлюбила этот вид спорта навсегда. Побегала немножко на коньках-норвегах  на стадионе «юных пионеров», но не в моем характере оказалось по кругу гонять – скушно.

 Вот и выхода не осталось никакого, как в художники податься.

А может, все начиналось с ощущения красоты? Лето, дача, красные жучки-пожарники, сцепившиеся попками, борьба с осиными гнездами, запретные игры в докторов, теплое молоко с пенкой , которую я, кстати сказать, обожаю,    ну и апофеоз детства – секретики! Помните? Ямка, стеклышко, ну а там первые инсталляции – дохлые жуки-бронзовики и красиво выложенные оторванные крылышки бабочек «павлиний глаз» и капустниц, умерщвленных не забавы ради,  а  искусства для. И нельзя  показать родителям  - красоту не оценят, а за злодейство  заругают. Так первые шедевры приходилось землей засыпать. И никакого тебе признания...

Хотя я в детстве славы и без того с лихвой имела, и мои петухи и жуки в толстой книжке детского рисунка печатали и подпись настоящую ставили: «Марина Курчевская. 5 лет «Жук»

Ну вот, пожалуй, на этом  все полеты  заканчиваются, а дальше труд идет прозаический от кубиков до голых теток азы постигать, на дорогостоящие краски и кисточки разоряться, в муках творческих колотиться, с профессиональной беспомощностью бороться, а главное, признания хочется – славы, как ни крути. Ведь это тоже в основе профессии имеется. И когда  скромную себя, в Манеже, к примеру, на стеночке видишь, то такой восторг охватывает, что от пола так и отрывает. И не верьте, если кто скажет, что ему все равно. Врет !

А ведь как непросто научиться быть художником! Сколько экзаменов посдавать, и в художественной школе, и в училище, и в институте поучиться. И везде, заметьте, понахлебаться разного… Вот взять, к примеру, училище.

Экзамены  в  замечательное  “МАХУ  памяти 1905 года” сдавала в год страшных торфяных пожаров в Шатуре, и Москва была окутана дымом так, что слезились глаза... Конкурс бешеный, народу тьма!  Ничего не соображая, мазали красками, карандашиками чирикали.  Поступили. Думали, вот мы уже художники, ан нет… Стоял  у нас при входе огромный Микеланджеловский раб, довольно мучительно умиравший в неестественной позе.Гипс, так сказать, учебное пособие. Ну, а что делают обычно первокурсники? Да, естественно, моют и убирают все здание училища. А старшекурсники, следуя традициям, каждый год непременно ночью красили весьма откровенные  неприличные  места раба в веселенькие цвета масляными красками. Так вот первое мое ощущение себя как художника началось с крика завуча: «Курчевская – мыть яйца раба!» А мне 15 лет. Я стесняюсь. Я этого ни разу в руки не брала, пусть оно и гипсовое. Стою, багровая, с тряпкой и разбавителем, но понимаю – надо. Художник – он с преодоления себя начинается. Глаза закрыла, и мою, мою, мою…

Ну да это только первую неделю мы натуру стеснялись. Натурщицы  тетки веселые были – Райками да Вальками обычно звались и завсегда  в подружках ходили. Про коварство мужское пошептаться, рублем разжиться, портвейном за ширмой угостить, пожалеть и поплакать за компанию – это они  с превеликим удовольствием. Хорошие тетки попадались. Несчастливые… Многих часто добром вспоминаю. И сон мне, кстати, до сих пор один кошмарный снится. Будто идет развеска, а у меня работ нет. Этот сон среди художников весьма часто встречается.

  Годы учебы самыми  лучшими  остаются. Все тогда мы себе позволяли  и ничего нам за это не было.

А в народе какое к художнику отношение? Да подумаешь, рисует – это же не чушки чугунные таскать – сплошное удовольствие, так каждый может.  Сколько унижений художник пройти  должен – закалиться.  А уж с  каким  азартным садизмом учили меня, молодого художника-постановщика на «Союзмультфильме»! Как котенка кидали в воду и смотрели с интересом – выплывет - не выплывет? Хрен вам, выплыла! И фоны пятиметровые на забаву бутафорам писала, и гвозди вместо постановщика вколачивала, и за водкой для уважаемых наставников  гоняла. Ничего не поделаешь, и Буонаротти в подмастерьях на побегушках носился.

Нелегко художнику, женщине особенно.  Руки вечно грязные. Ногти обломанные. Да и не очень нас уважают. Вот был такой случай. Делали мы с Ниной Виноградовой и Машей Муат оформление одного фестиваля, чтобы как-то слегка улучшить небогатое  материальное положение  и ваяли  огромный мобиль из рыб, чтоб он под потолком в Доме кино болтался. Рыбы здоровенные из картонных коробок вырезанные, а глаза объемные из донышек пластиковых бутылок сделаны. И вот зима неприятная такая, снег с дождем, грязь, холодно. И идем мы  на помойку, в центре Москвы, за коробками и бутылками - а где ж их еще взять в таком промышленном количестве? Ну и оператор наш Саша Бетев за компанию мужской помощью за нами плетется.

И надо сказать,  роемся мы натурально в мусорных баках, извлекая нужные нам бутылки из-под разных там  селедочных хвостов, чем немало раздражаем бомжей, у которых как раз обед случился, и они ревностно следят, как бы мы чего ценного у них из-под носа не увели.  Достаем  мы полезные материалы из бака без всякого удовольствия, а лишь с надеждой, что впереди светит некое вознаграждение, и руки наши черны и лица измождены и унылы.

 Выходим мы из подворотни, в руках мешки с бутылками, коробки подмышкой,  сами чумазые, мокрые, шапки набекрень, и вдруг чудо! Неспешно  так выплывает из переулка белая громадная машина, абсолютно чистая, как призрак. Девушка за рулем ручкой нам показывает – дескать проходите,  и улыбается добро так, ласково. Кристина Орбакайте!

Ну  мы от растерянности так застывши стоять и остались с бутылками нашими. Она ждать, конечно, не стала, уехала, а Нина Виноградова  вслед ей посмотрела и тихо так говорит: «А Кристина Орбакайте и не знает, что мы члены Союза художников, академики «Ники», лауреаты и призеры …»

 Постояли мы  еще немножко молча под дождем и пошли наших рыбок клеить.

Вот такой нелегкий хлеб у нас – художников.

Может ,конечно это только мне не везло? Был еще такой грустный случай…

Будучи некоторое время женщиной бедной, не особо счастливой, с ребенком на руках, но свободной, возвращалась глубокой ночью, измученная очередной нелегкой халтурой. Месяц март, как водится. Ветряный, сырой, депрессивный. И вот стою я на  остановке, жду последнего по расписанию автобуса, потому как 15 рублей на маршрутку у меня попросту нет, а 20 минут пешком в такую непогоду я просто идти не в состоянии. И вижу, возле урны сидит симпатичный такой крысенок малолетний и корочку хлеба весело кушает. И я даже заулыбалась, и снизошло на меня желание немедленно  поймать и приручить милое существо, и только я изготовилась его словить, как слышу тихий голос сзади: « А я ведь лучше крысы». Поднимаю голову – бомж. Вполне молодой, препротивный, стоит, ухмыляется.

За те доли секунды, что я набирала воздуха в легкие и подбирала витиеватые выражения, доступные пониманию мужчины, крысенок, прихватив свою корку, ловко смылся, как и мой последний автобус, посветив мне на прощание теплым нутром, бесшумно растворился в снежной мути.

Я ничего не ответила бомжу, только закрыла лицо руками и наигорчайше заплакала. Никогда в жизни, пожалуй, мне не было так худо и так жалко себя. Бомж  растерялся и даже стал как-то по- человечески меня утешать и извиняться, и даже выказал желание наловить мне целую охапку крыс, если я так убиваюсь  утрате одной.

И потащилась я, бултыхаясь в снежной субстанции, такая несчастная, неухоженная, некрасивая, небогатая, руки в краске, что разве какой бомж обратит на меня внимание, проклиная свою профессию, где нет ни постоянной работы, ни выходных, ни отпусков, ни  нормированного  дня с 10 до 18. И слезы текли сами собой и застывали льдом на лице.

 Удивляет парадокс нашей системы оплаты труда… В советские времена  у меня, как и у Эллочки Людоедки, была своя миллионерша Вандербильд  для постоянного соревнования. Моя зарплата всегда чуть отставала от оператора уборочных машин в метро. Был при входе на станцию  «Смоленская» такой щит с тарифной сеткой. И я уже точно знала, ежели уборщику прибавили двадцатку, то скоро и мне  такую же прибавку к жалованию ждать. Кстати, режиссер также  жался  за дежурным по станции – это за той, что  в красной шапке и с кружком на палке. Забавно выходит! У меня 2  специальных образования, государство 10 лет меня обучало задарма, а ценит как-то даже на удивление нерационально. Ну это я отвлеклась. Сейчас  производственные отношения вовсе другими стали.

И, поверьте, не обиженное самолюбие тут во мне клокочет, но проблема-то  шире разрослась. Оказывается, художник-постановщик анимационного кино  уже не является автором своих персонажей и всего изобразительного решения! Дескать, это все труд коллективный. А в театре  тогда как? Или в большом кино? Там ведь тоже художник  в паре с  режиссером и в коллективе  работает. У них-то почему все по человечески? Как-то немыслимо представить, что не  Левенталь или Боровский  к спектаклю оформление делали, а мастера, что листочки на задник пришивали и бутафорские дома строили. И с художниками большого кино тоже пропасть нас разделяет, хотя во ВГИКе бок о бок учились, и придумывать образное решение получалось у мультипликаторов лучше, потому как постановщики чаще натуру  брали, а у нас все из головы.

За  что нас во второй сорт?.

Не говоря уж о «Никах» всяких и «Орлах», где лишь режиссер от имени всей группы  лавры пожинает единолично, ежели повезет... Пусть не обижаются  режиссеры, главенствующая роль которых неоспорима, и лишь режиссер  в полной мере представляет себе конечный результат   коллективного труда и ценой своей нервной системы  как-то должен организовывать этот съемочный процесс. Но  тогда, позвольте узнать, куда же делись те 26 лет работы и 25 фильмов, что я как художник сделала, та фамилия в титрах супротив названия должности –«художник-постановщик»? Как в голове уложить, что не Шварцман Чебурашку  рисовал, что не Наталья Орлова Громозеку  выдумала, не  Франческа Ярбусова - Ежика, а уважаемые  прорисовщики, фазовщики и заливщики в этом непосредственное участие принимали.  Театральные художники гордо наравне с режиссером на сцену на премьере выходят и авторские свои, кстати, тоже получают. А мы так - в стае.  У любого, мало-мальски соображающего в профессии, это  в голове не укладывается, а суды все проигрываются и проигрываются. Выходит теперь, что мы по суду  лишены своей профессии, и  можно смело называть нас «художник-исполнитель». Может быть, в том и наша доля вины есть, что сами себя недоуважаем, и замечательный Леонид Аронович так и остается  лишь членом съемочной группы режиссера Романа Качанова?

Это сейчас авторское кино делать стали – и сценарий, и постановка, не говоря уж о изобразительном решении, мультипликате и музыке – просто гении-универсалы.  И вовсе это не зависть во мне головенку подняла. Ну не хочу я быть режиссером!  Сколько раз предлагали – отказывалась. Мне своя работа дорога, и коллег своих я уважаю, и пред чужим профессионализмом преклоняюсь.  А маячат впереди лишь призраки картонных рыб.

 Так вот, рискуя поссориться со всеми режиссерами, хочу воспеть осанну творцам - художникам-постановщикам анимационного кино, придуркам, со всей серьезностью играющим в игрушки, профессионалам  высокого класса, мастерству которых и книжные графики и прикладники  позавидуют. Ведь станковист какой – сидит себе в мастерской сам с собой один, сам себе король и подданный. Хочет спит, хочет красками мажет, хочет на лыжах катается, а мы у станка. Производство…

А с особым пристрастием хочу объясниться в любви художникам-кукольникам, совсем уж в наш  техногенный  век ненужным. И  подружке моей дорогой  и наставнику Нине Виноградовой, и выдумщице Лене Ливановой, и Оле Титовой, Жене Боголюбовой, Любе Танасенко и другим, и  зря  обвиняют нас в старомодности, но по мне лучше   по честному свое дело делать, без лукавства, а кто так не думает, то пусть восторгается английским  «Петей и волком» - ведь  сейчас именно это  в почете. Ну да время рассудит. Вот ведь в живописи на кишки, кровищу и голые задницы смотреть уже устали.

А награды, лавры, призы? Ну что ж, пусть они достаются достойным и удачливым, но зато есть еще мастерство в руке, фантазия  в мозгах и уверенность в своих силах, которая приходит с возрастом и опытом.                                                                                                                                                 

Ну и обвал пафоса под финал.                                                                                                                                

Так вымоем же яйца раба с вдохновением, ликованием, творческим азартом и свежей непосредственностью, присущей нам, Художникам анимационного  кино! А появится желание послать все к чертям – отправимся на помойку. Может, и картонные рыбки кому еще  сгодятся.