Мы сидим на маленькой кухне Ольги Владимировны Гайдук – жены и музы «русского Диснея». Она угощает фруктами и постоянно извиняется за запах краски – в доме затянулся ремонт. Стол завален рисунками и фотографиями. Их сотни, хотя большая часть перекочевала в Музей кино. Сколько же их было всего?
Ольга Владимировна неспешно рассказывает:
Он родился в Курске в семье почетного железнодорожника. Когда отец перебрался в Москву, Борис устроился на шарикоподшипниковый завод слесарем-инструментальщиком. Работал, а в свободное время рисовал. Особенно удавались карикатуры – злые и всегда острые.
Однажды его карикатуры на заводскую жизнь поместили в местную стенгазету, после чего Бориса вызвали к директору. Он так испугался, что собрался увольняться! Но директор оказался человеком прогрессивным. Он сказал: «Рабочих у нас много, а художников мало. Тебе надо учиться, дружочек». И сам свел его со своим знакомым художником, а через того – со знаменитым Алексеем Радаковым, который вел курсы карикатуристов при журнале «Крокодил». Так Дежкин оказался профессиональным художником.
На заводе еще можно было заработать трудовую копейку, а вот рисунками, наверное, прокормиться было сложно.
Да что вы! Нищета была страшная. Борис ходил в клеенчатом пиджачке, а самым вкусным бутербродом для него был черный хлеб на белом.
Если я не ошибаюсь, в мультипликацию Борис Дежкин пришел одновременно с созданием студии «Союзмультфильм»?
Да, Радаков привел своего любимого ученика на студию, когда она только зарождалась. Он видел, что Борис очень точно улавливал движения, но сам Дежкин растерялся: «Что я буду здесь делать?!» И все же жажда рисовать пересилила все сомнения. И когда вышел фильм «Лиса-строитель», студия была потрясена теми сценами, которые сделал Дежкин. Он задал динамику всей картине.
Борис Дежкин был хорошим учеником, или все шло от его уникальной природы?
Чувству ритма, движения научить нельзя. Он понял, на что способен, и отдался новому делу всецело. С его приходом сама анимация стала другого качества. На студии не пропускали ни одной пробы, ни одного показа дежкинской сцены: все бежали в зал смотреть, что он сделал. Работа останавливалась. А как он чувствовал музыку! Каждый такт, каждую ноту. Он всегда сам размечал записанную на пленку фонограмму и даже мечтал экранизировать музыку Сен-Санса – «Интродукцию и Рондо каприччиозо».
Говорили, что Борис Дежкин самообразовывался по фильмам Диснея, покадрово перерисовывал целые сцены и часами их изучал.
Это правда. И хотя стиль у него совсем другой, но тонкости профессии он изучал именно по Диснею. Конечно, на него тут же повесили ярлык так называемой «диснеевщины». Борис и не спорил: «Да, я последователь Диснея». Но он не подражал своему кумиру слепо, не копировал его. С таким же восторгом он смотрел и фильмы Чаплина.
Это видно на экране. Дежкин выработал свой неповторимый стиль, его рука узнается мгновенно.
Да, и любой человек, знавший Бориса лично, но не смотревший мультфильмы, сразу определял: «Это сделал Дежкин!» У него была яркая, индивидуальная манера. Кому-то она, может, казалось грубоватой, дерзкой, но он сам был таким человеком. При удивительной внутренней нежности и доброте, он оставался дерзким, старался прятаться под оболочкой напускной резкости. Ему всегда хотелось подчеркнуть негативное, чтобы люди скорее осознали это и стали немного лучше.
А откуда в его фильмах взялось приплясывание? Ведь все герои – будь то спортсмены, животные, овощи – постоянно приседали в такт музыке, пританцовывали: «Ум-ца, ум-ца, ум-ца…» Сам же он так не ходил?
Сам – нет. Просто взял да придумал своим героям такой штрих. Фирменное клеймо, которое не спутаешь ни с кем. Это тоже – от его нутра.
У наиболее талантливых мультипликаторов есть свои «визитки» в кино. Федор Хитрук сделал целый эпизод с Оле Лукоей в «Снежной королеве», Виктор Лихачев придумал походку Волка в «Ну, погоди!», Марина Восканьянц поставила танец с метлой в «Щелкунчике». А чем гордился Борис Дежкин?
В первую очередь, это куплеты сорняков в мультфильме «Чудесница». Эту оду кукурузе очень любил Хрущев. Но каждый вам подтвердит, что популярность фильму обеспечили приблатненные чертополохи с их зажигательными куплетами под гитару.
Любил Борис и танец Снеговика в сказке «Когда зажигаются елки», музыкальные номера в «Кошкином доме». Это все фильмы других режиссеров, да и в своих собственных постановках Дежкин тоже немало сделал как мультипликатор. Например, в «Футбольных звездах» есть потрясающие чаплинские ботинки, которые появлялись на футбольном поле и посылали мяч в поднебесную. Он считал, что наши футболисты не умеют пасовать, а только давать свечи.
В картине «Матч-реванш» он делал «Летку-Енку». Там был клоун – это сам Борис Петрович, его страдания. Если внимательно посмотреть его танец, то в нем можно увидеть всю боль режиссера. Таким Дежкин остался на экране – несчастным клоуном с внутренним плачем.
Ольга Владимировна, откуда у Дежкина мог возникнуть внутренний плач? Вроде, благополучный режиссер, солидный список фильмов. Какие у него были проблемы?
Во-первых, проблемы возникали из-за его неуживчивого характера. Он был неудобным человеком, не состоял в партии, не участвовал в общественной жизни. Мог вспылить, накричать, ругнуться, но отходил быстро и тут же начинал работать.
Руководство не понимало стиля его работы. Продумывая сцену, он не сидел целый день за столом, а ходил. Вот он пойдет на стадион, с детьми поговорит, посмеется, гол забьет. А в голове продолжает все обдумывать. Мог растолкать меня посреди ночи: «Оля, слушай!..» У него все время шла работа мозга. А потом прибегал на студию, садился и быстро переводил все на бумагу. И этого не понимали. «Как это? Все сидят, работают, а он где-то ходит, а потом приносит готовую сцену!»
Индивидуалистов, одиночек у нас никогда не любили.
А права самому ставить кино он легко добился?
Нет. У него была «золотая рука», и он очень быстро делал мультипликат для ведущих режиссеров, поэтому потерять лучшего мультипликатора и получить еще одного режиссера студия не хотела. Но он уже созрел для самостоятельной работы, и удержать его в узде было крайне сложно.
В 1946 году Борис Дежкин поставил «Тихую поляну» - динамичную, спортивную историю о футбольном матче между медведями и зайцами. Через два года экранизировал горскую сказку «Слон и муравей», еще через два – репортаж о лесных велосипедных гонках «Кто первый», а в 1951 году вышла потрясающая северная сказка «Сердце храбреца». После шумного успеха этого фильма Дежкину не давали постановки несколько лет. Он был вынужден вновь кропать мультипликат для студийных мэтров. «Вытащил» его легендарный Мстислав Пащенко – вместе они поставили «Необыкновенный матч» - еще одно обращение к футбольной тематике, только теперь соревновались мягкие и деревянные игрушки. Фильм получил массу международных призов, и режиссерская карьера Бориса Дежкина вновь пошла в гору.
Ему было интересно все, что происходило в стране, в мире, - вспоминает Ольга Гайдук-Дежкина. – Борис читал газеты, журналы, и в пульсирующие годы оттепели он был подвижным, как ртуть. В 57-ом, незадолго до Всемирного фестиваля молодежи, они с Геной Филипповым забрались в свою студийную комнату по водосточной трубе, заперлись там и за семь дней сделали фильм «Привет друзьям!» За семь дней! У них были только хлеб и вода. Когда они предъявили студии фильм, начальству ничего не оставалось, как принять его. И когда начался фестиваль, фильм уже гремел на всю Москву.
Скажите, а как Борис Петрович потерял глаз?
Во время войны. Студия еще не успела эвакуироваться, и ребята ходили тушить зажигалки, ловить бомбы. В тот день они сидели у Романа Давыдова, который впоследствии снимет «Маугли». Бомба попала в дом, Борис закрыл своим телом жену, и осколком поразило левую сторону его лица. Шрамы потом долго не заживали, но, самое страшное, конечно – потеря глаза. Борис потом всегда говорил: «Факт налицо».
Это ему не мешало в работе?
А он не думал об этом. Но всегда очень боялся лишний раз показаться на людях. Хотя ему шла повязка, да и вообще он был очень красивый человек. Когда мы познакомились, я его даже вдохновляла: «Что вы переживаете? Нельсон был безглазый, Кутузов и это им не мешало». Но для Бориса Петровича потеря глаза была очень большой трагедией. И немцев он не простил. Когда на студию приезжали делегации из Германии, Дежкин закрывался в кабинете и старался с ними не встречаться.
А зрение он стал терять не из-за потери глаза?
Плохое зрение у них наследственное, начиная с деда. Борису предлагали делать операцию, но он боялся ослепнуть совсем.
Кстати, Дежкин не один был на студии без глаза, там работал еще замечательный художник Александр Винокуров. Был смешной случай. Как-то они вдвоем пошли на обед, и к ним присоединились мультипликатор Соболев с полиомиелитной ногой и Перч Саркисян с переломом. Шли они вчетвером по Каляевской, а навстречу – бабка: «Сынки, у нас что, ремонт обуви закрылся?» В те времена в Москве обувь чинили только инвалиды.
Старожилы рассказывают, что Борис Дежкин умел делать заднее сальто. А это-то откуда?
Он очень любил цирк. Ходил на все представления и тренировался сам. Не раз ломал конечности. И на руках свободно ходил. А уж сальто – это был его конек. В перерывах между работой, да и входя в кабинет, обязательно перепрыгивал через голову взад или вперед. Будучи 50-летним, он оставался совсем молодым человеком.
Как-то мы гуляли по парку, я устала, присела. И вдруг – он летит через меня, через скамейку, встает на колено и протягивает собранные кленовые листья.
Ольга Владимировна, у вас очень большая разница в возрасте, больше 20 лет. Как вы познакомились?
Сложно… Теперь уже можно рассказывать. Борис Петрович был младшим братом мужа моей тетушки. Приходил он в наш дом крайне редко, но всегда обращал на меня внимание, хотя я была еще маленькой девочкой. Когда мне исполнилось двадцать, он меня сфотографировал, и с тех пор его лирические героини – все эти беленькие девочки-фигуристки – стали похожи на меня. И внешне, и по походке.
Любовь между нами возникла сильная. Дома, конечно, никто нас не понял… Но мы прожили вместе 30 лет. И я так его люблю, что до сих пор не могу говорить о нем без слез.
Вы, конечно же, стали жить его жизнью, его проблемами…
Конечно. Мои дела – а работала я в закрытом НИИ, была вся засекреченная – оставались в тени, мы никогда о них не говорили. Но я приносила Борису интересные журналы о науке, космосе, которые никто не видел, а он читал и вникал в самую суть. Ему очень хотелось освоить компьютер, работать в компьютерной графике, но все-таки возраст уже не позволял.
А вам мультипликация была интересна?
Да, я жила его жизнью и даже иногда трюки для Бориса придумывала – зарабатывала 20 копеек. Идешь с ним, беседуешь и фантазируешь. Мы часто ходили пешком, и разговор шел всегда только о его кино.
Он рисовал дни и ночи. У нас вся квартира была в рисунках. Если я просила Бориса сходить в магазин, то все было зарисовано – хлеб, масло, молоко с каплями. «Мультипликация – это моя жизнь, моя страсть, моя боль», – всегда говорил он. Борис прислушивался к каждому звуку – как течет вода, шелестят листья – и все переносил на бумагу. Он все видел в движении: как двигаются ваши глаза, как порхает бабочка, распускаются цветы. Поэтому возмущался, кода в мультфильмах его коллег рука двигалась, а голова – нет. В его работах если бежала девочка, то летели ее волосы, развевалось платье…
На «Союзмультфильме» много пили. А Борис Петрович не страдал этой зависимостью?
На студии невозможно было не пить. Но утром Борис всегда вставал, как стеклышко. Были времена, когда он вообще не прикасался к спиртному.
И курить бросил. Спросил меня: «Хочешь, я брошу курить?» – «Конечно. Терпеть не могу, когда ты куришь!» Хотя ему очень шло. Тогда Борис сказал: «Видишь папиросу? Больше не увидишь». Выкинул и больше никогда не брал в руки.
И к деньгам у него было странное отношение, в бытовых вопросах он не участвовал. Была бы кровать, чтобы отдыхать, и все что нужно для работы – стол, лампа, хорошие очки и толстый карандаш.
Последние 10 лет своей жизни Борис Дежкин не снимал. Чем это было вызвано?
Он начал снимать очень острое кино. Первой ласточкой, в середине 60-х, стал фильм «Где-то я его видел?» с участием знаменитых «Веселых Человечков» – Карандаша, Самоделкина, Гурвинека, Незнайки и других. Буратино же предстал с фамилией Обещалкин. Это была злая сатира на тему бесконечных обещаний и невыполнений.
Затем появился фильм «Это не про меня». Когда у нас еще никого не разоблачали, Дежкин в небольшом фильме вдруг разоблачил всех. «Нет печальней повести, чем повесть о потерянно совести» - звучал в финале перефраз Шекспира. Фильм так где-то и лежит на полке.
Затем Сергей Михалков запретил приглашать Дежкина в «Фитиль», для которого он снял несколько прекрасных сюжетов.
А после 1984 года «Союзмультфильм» не принял от Бориса Петровича ни одного сценария. Как отрезали. Чем он жил? Рисовал книжечки, открытки, писал сценарии. С ним сотрудничали драматурги Кумма, Рунге, но ни один сценарий не прошел. А в ноябре 91-го на почве переживаний он заболел.
Был ли у Бориса Петровича фильм-мечта, о котором он жалел больше других?
Да, он мечтал снять фильм на экологическую тему, где Земля предстала бы в образе матери, женщины. Борис не позволял себе плюнуть, бросить папиросу, его оскорбляли дымящие заводы. Он всегда говорил, что Земля постепенно закрывается от нас, окутывается черной шалью. И свой последний фильм он хотел сделать на мотив «Черной шали».
Когда он уже не вставал, мысленно протанцовывал танец Дымовика. Представлял, как бы это выглядело на экране…
Почему же Бориса Петровича не пригласили хотя бы преподавать?
Это вопрос не ко мне. На курсах мультипликаторов Дежкин прекрасно работал с молодежью, он выпустил немало талантливых мастеров. Но у Бориса Петровича не было высшего образования, может быть поэтому его никто не пригласил ни во ВГИК, ни на Высшие режиссерские курсы.
Когда он умер, на «Союзмультфильме» даже удивились, что он заслуженный деятель искусств РСФСР. То есть, уже пришли люди, которые не только не знали Дежкина, но и не хотели знать.
Его похоронили на Ваганьковском, в хорошем месте. Спустя два года исполнилось 80 лет со дня его рождения, потом – 85. Я поставила памятник. Но никто никогда не приходил на его могилку поклониться. Может быть, это просто ко мне такое отношение?
Дежкин никогда не говорил о своем вкладе в советскую мультипликацию? Не осознавал, что он легенда?
Сам себя легендой он не считал. Любил кино и делал кино. Он с благодарностью принял звание и все время спрашивал меня: «Оля, правда, я заслужил?» – «Конечно, заслужил…» Но тщеславных мыслей у него не было.
На похоронах до меня доносились реплики: «Надо назвать студию именем Дежкина! Это наш учитель!»
Позднее я спросила у Федора Хитрука совета, куда деть рисунки Бориса, которыми была забита вся наша квартира. Он ответил: «Отдайте все в Музей кино». Я так и сделала.
А еще мне неоднократно предлагали написать книгу. Ну, кто сейчас знает, кто такой Дежкин? Спроси у любого – никто не ответит. Такова наша жизнь. Я не Марина Влади, а он не Высоцкий. Но даже в этом случае я бы не стала писать. Личные отношения двух людей не имеют будущего. Фильмы – да. Дети их видели и радовались, и дальше будут смотреть и радоваться.