Желание поговорить о Винни-Пухе, а также обо всех-всех-всех появилось у меня ровно год назад – как раз после прошлого фестиваля; да нет, какое там желание, властная необходимость. А «поговорить» означает, разумеется, обратиться к анимационному сообществу, к кому же еще? Конечно, можно было бы найти и какой-нибудь юбилейный предлог, например, в 2001 году исполнилось 75 лет со дня выхода первой книги о Винни-Пухе и 60 – Эдуарду Назарову (думаю, какое отношение он имеет к упомянутому персонажу, объяснять не надо), в 2002 тоже некоторые юбилеи ожидаются, да и годы жизни самого Милна (1882-1956) дают некоторые основания… но почему мы должны так уж цепляться за круглые даты, и вообще для разговора хоть на эту, хоть на любую другую тему нам поводы не обязательны – было бы желание. Видимо, оно где-то в глубине души росло и крепло, пока я читала (не говоря о первоисточниках) «Дао Пуха» Бенджамина Хоффа и статьи В.П.Руднева в книге «Винни Пух и философия обыденного языка», не смотрела чудовищный сериал, который подтверждает смутную догадку о том, что Россия – родина Винни-Пуха, и английский Пух – младший брат российского Пуха, и натыкалась на многочисленные анекдоты о Пухе и Пятачке. Но последней каплей стала статья Елены Рудерман в газете, как ни странно, «Здоровье» (приложение к «Аргументам и фактам»). Нет, сама Елена Рудерман никаких поклепов на любимых персонажей не возводила – она только пересказала содержание публикации в журнале Ассоциации медиков Канады. По мнению канадских медиков, «Пух нуждается в медицинском вмешательстве. Мы не можем ему помочь, но считаем, что его жизнь была бы намного богаче, если бы он прошел курс лечения малыми дозами стимулирующих лекарств». Лекарства эти должны помочь несчастному Винни «избавиться от гиперактивности, сопряженной с дефицитом внимания и невроза навязчивых состояний, проявляющихся в постоянном счете и ненасытной жажде меда». Не буду повторять здесь все диагнозы, скажу только, что даже Кристофера Робина этим канадским медикам страстно хотелось бы запихнуть в клинику для детей с проблемами развития.

Вот тут-то я и решила заново перечитать хотя бы ту литературу о Винни-Пухе, которая есть дома под рукой и попытаться понять, чем вызвано такое повышенное внимание к жизни игрушечного медведя. Прежде всего хочу сказать, что любой подход – исторический, психологический, литературоведческий, философский, - имеет право на существование, и не случайно, наверное, уже почти сорок лет тому назад, в 1963 году, американский литературовед F.C.Crew сочинил и выпустил в свет пародийное исследование саги о Винни-Пухе с разных точек зрения, в том числе в свете, к примеру, фрейдизма и вульгарной социологии («The Pooh perplex» - «Пухова путаница»). И то, что самому Милну в голову не приходило ничего подобного тому, что усмотрели в книге разнообразные исследователи, его от них не спасет, - ни одному человеку в голову не стучалось то, что способен был нашарить в его подсознании старый доктор из Вены (правда, к тому времени, как он сделался старым доктором, термин «подсознание» или «подсознательное» вышел у него из употребления, сменившись определением «бессознательное»).

Мне не случайно пришел на память старый доктор. Из всего, о чем он когда-либо писал, крепче всего, - даже тем, кто в его творения сроду не заглядывал, - запоминается «ПРО ЭТО». Так и из всего глубокого и разностороннего анализа, проделанного В.П.Рудневым (не символично ли, что инициалы исследователя совпадают с инициалами главного героя исследуемого произведения?)…

Нет, прежде, чем идти дальше, я хотела бы остановиться и привести всего одну цитату. Вот она: «Если использовать один термин, то наш подход может быть назван аналитическим. Это значит, что он представляет собой синтез аналитических парадигм философского анализа языка и текста, которые были разработаны в ХХ веке: классический структурализм и постструктурализм (структурная поэтика и мотивный анализ); аналитическая психология в широком смысле (от психоанализа З.Фрейда до эмпирической трансперсональной психологии С.Грофа); аналитическая философия (философия обыденного языка позднего Витгенштейна и оксфордцев, теория речевых актов, семантика возможных миров и философская (модальная) логика)». Кто смог дочитать ее до конца, тому нет ни малейшей необходимости читать дальше мой незамысловатый текст, ибо человек этот способен на истинный подвиг понимания истинно научных статей. Я же пишу для тех, кто от длинных слов только расстраивается, даже если в голове у него настоящие мозги, а не опилки (опилки в голову Винни-Пуха, кстати, насыпал Заходер, а не Милн – если кто не знает).

Так вот, все, что сказано В.П. Рудневым о мифологеме мирового древа, являющегося воплощением архаического космоса, о реминисценции мифологемы священного меда поэзии (имеется в виду эпизод, в котором Винни-Пух лезет на дерево за медом – даже тот, кто не читал, а только мультфильм видел, должен вспомнить эту историю, только в книге не Пятачок стреляет в шарик, в Кристофер Робин), - все это не только увлекательно, но и кажется вполне убедительным. В самом деле, архетипы на то и архетипы, чтобы существовать даже тогда, когда мы не подозреваем об их существовании. Тем не менее, через некоторое время после того, как мы закроем книгу (Руднева, а не Милна – Заходера), все эти умные мысли уйдут куда-то в темные глубины подсознания. И на вопрос, о чем говорится во «Введении в прагмасемантику “Винни Пуха”», любой из нас, скорее всего ответит так: «Про сексуальность Винни» - или «Пятачка», кого чья сексуальность больше взволнует.

Могли ли мы подумать, что Heffalump, известный нам под именем Слонопотама, это «нечто огромное, набухшее, набрякшее, короче говоря – это фаллос»? В огромности Слонопотама усомниться никому и в голову бы не пришло, но все остальное… Конечно, для истинного фрейдиста все разнообразие существующих в мире предметов и явлений – лишь символы скудного набора понятий, которым обходится ненормативная лексика. И потому нора естественным образом оказывается синонимом… правильно подумали. Правда, и горшок должен был бы оказаться символом того же самого, но ничего подобного: пустой горшок, который Пух дарит И-Ё (так Руднев называет Иа) это «”обессемененный” пустой фаллос». А почему, как вы думаете, лопнул шарик у Пятачка? «Поросенок решает подарить И-Ё воздушный шар – упругий символ беременности… Однако подсознательная боязнь беременности заставляет его порвать шар, который превращается в мокрую тряпку. Таким образом, Пух приносит в подарок И-Ё пустой горшок, а Поросенок – порванный воздушный шарик. Казалось бы, это символизирует полный сексуальный крах. Однако И-Ё находит выход: в символической мастурбации – он всовывает порванный шарик в пустой горшок, вынимает и всовывает обратно». Вам это ничего не напоминает? Мне – глупый анекдот. Идет беременный Пятачок и ворчит себе под нос: «Мой любимый цвет, мой любимый размер. И входит, и выходит… Дурак *** (ненормативная лексика)».

В обращении к читателю от составителя Руднев противопоставляет «Винни-Пуха» обыкновенным детским книжкам вроде «Золотого ключика» или «Питера Пена». «Питера Пена» трогать не будем, о пародийном аспекте «Золотого ключика» все уже сказано в другом месте и другим автором, но скажите-ка мне, на какие мысли способен вас навести следующий отрывок:

«Он (Буратино – А.В.) подбежал к очагу и сунул нос в кипящий на огне котелок, но длинный нос Буратино проткнул насквозь котелок, потому что, как мы знаем, и очаг, и огонь, и дым и котелок были нарисованы бедным Карло на куске старого холста». Поскольку котелок может означать только одно, протыкание его длинным предметом, вероятно, должно означать символическую дефлорацию… Но это так, в скобках.

Конечно, каждый вправе использовать любое произведение для иллюстрации собственной мысли и находить в нем все что душе угодно, особенно если он не приписывает автору всего того, что отыскал в собственном бессознательном и прочих темных закоулках. Хотя Милна, в простоте душевной сочинившего несколько детских книжек и потом всю жизнь в этом раскаивавшегося, - достали его читатели и почитатели, - искренне жаль. Мало было детей, по собственному его признанию, ставших для него «настоящим бедствием», и в еще большей степени ставших бедствием для Кристофера Робина, которого и вполне взрослым человеком насильственно впихивали в тесную шкуру персонажа, - так еще и исследователи покоя не дают.

Правда, не всегда попытки подобного рода выглядят насилием над автором. Не так давно появился русский перевод книги Бенджамина Хоффа «Дао Пуха», - книги, «которая бы объясняла концепции даосизма на примере Винни Пуха и объясняла бы Винни Пуха на примере концепций даосизма». Здесь нет ни малейшего намерения насильственно подогнать и подогнуть книгу под теорию или философскую систему – скорее всего, это попытка ответить на вопрос, что мы все такого находим в Винни-Пухе, что не можем с ним расстаться, давно расставшись с детством. Не буду пересказывать книгу, ее надо прочесть от начала до конца, приведу только маленький кусочек из последней главы, которая, как и вся книга, называется «Дао Пуха»:

«В каждом из нас есть и Сова, и Кролик, и Иа, и Пух. Слишком долго мы следовали путем Совы и Кролика. Теперь, как Иа, мы жалуемся на последствия. Но это не помогает. Если мы не дураки, мы выберем путь Пуха. Как бы издалека, он зовет нас чистым голосом ума ребенка. Может быть, иногда его трудно услышать, но от этого он не становится менее важным, потому что без него мы никогда не найдем свой собственный путь через Лес».

На этом можно было бы и закончить, посчитав, что для себя я, во всяком случае, нашла ответ на вопрос – почему нас так тянет к Винни-Пуху. Вернее, осознала, что и искать ответ не надо – достаточно, ухватившись за лапу плюшевого мишки, доверчиво последовать за ним по наиболее естественному пути, прислушиваясь лишь к голосу, звучащему в каждом из нас.

И вот на этом месте, когда все, наконец, стало ясно, у меня появился следующий вопрос: а почему медведь? То есть почему плюшевый мишка остается не только любимой игрушкой, но и символом утраченного (или неутраченного детства), вечным утешителем? И чего я только не узнала! Конечно, были у меня и до того смутные представления о тотемах, где-то что-то когда-то читала о том, что многие племена произошли от медведя, потому и настоящее, табуированное имя его заменили вот этим, иносказательным. Оказалось – это еще далеко не все. Медведь в мифах – «божество (в частности, умирающее и возрождающееся), культурный герой, основатель традиции, предок, родоначальник, тотем, дух-охранитель, дух-целитель, хозяин нижнего мира, священное и жертвенное животное, зооморфный классификатор, элемент астрального кода, воплощение души, даритель, звериный двойник человека, помощник шамана, его зооморфная ипостась и душа, оборотень и т.п.». («Мифы народов мира»). В медведя, в отличие от прочих оборотней, никогда не вселяется нечистая сила, медведь может защищать от сглаза и снимать порчу. По некоторым поверьям, медведь произошел от человека. Считается, что весь Рождественский пост медведь постится – сосет лапу. И много чего еще я узнала из книг про медведей, наверное, не меньше чем Принцесса из «Обыкновенного чуда», когда в разлуке только о них и читала.

Так что далеко может нас увести наш плюшевый друг, если начать задумываться. Но мы так далеко не пойдем. Мы остановимся здесь, потрясенные открывшимися нам безднами и вершинами. А на прощанье я приведу еще одну последнюю цитату – на этот раз из предисловия Дмитрия Урнова к книге «The world of Winnie-the-Pooh». Рассказав, что тот самый плюшевый медвежонок, которым играл Кристофер Робин Милн, теперь хранится в стеклянной витрине в издательстве, Урнов сам у себя спрашивает: «Почему таким жалким выглядит сидящий в стеклянном ящике Винни-Пух?» И сам себе отвечает: «Да потому, что нет рядом с ним Кристофера Робина! Прекратилась игра – одухотворение пропало. И вот на негативном примере каждый, кто приходит посмотреть на легендарного игрушечного медведя, может убедиться в значении этого одухотворения».

Правда ведь, так и кажется, что это сказано про анимацию – и про то, во что превратился бы мир без нее?