О Н.В.ВОИНОВЕ

Честнейший и порядочнейший человек. Доверчивый с порядочным же и дичившийся сколь-нибудь подозрительных.

По-хитрому пряча улыбку в густых усах, бочком, через одно «очко» смотрел на собеседника или шахматного партнера, шуточно притворяясь озадаченным.

Имел массу скрытых серьезных достоинств и проблем, редко обсуждая их, не гордясь и не выпячиваясь, не рисуясь своими открытиями, словно боясь «сглазить» их.

Имел большой опыт в овладении «рисованным звуком», попытках найти ключ к цветомузыке. Этим - тоже прославился. Я как-то надоумил его своей догадкой, что открыть схему «цветомузыкального модуля» можно, обратившись к трехмерности, размещая на шкале отдельные параметры по трем осям (а не по двум, как пытался сделать Скрябин и его последователи из Казани!)

Он обещал подумать, признав вероятность истины в моем совете. Но, как и я, забросил в ящик стола свои догадки.

Видимо он, как и я, (как и остальные энтузиасты), не представлял себе экрана или пространства, где могла бы быть продемонстрирована в синхронном действии связь музыки и цвета. Плоский или периметрический экран не давал ощущения третьего измерения, компьютерной или голографической области для демонстрации не существовало, и он отступился от дальнейших попыток найти заколдованный способ донесения замыслов связи музыки и изображения.

Вообще, разочарованный незавершением своих замыслов, застрявший на прозаической профессии съемщика мультфильмов, был обижен на судьбу и попивал, дальше - больше. Благо - было с кем!

Его ближайший друг - Саша Беляков, художник-прорисовщик и мультипликатор - славный, тихий и незлобивый человечек, составлял ему компанию.

Я как-то пошутил (имея в виду изобретенную Н.В. съемку «на просвет»), сказав, что пьянство у них теперь «не бес-просветное». Это - когда вспрыскивали премию за это. Часто я бывал третьим.

Конечно, в молве он был «третьим» знаменитым в триаде А.Иванов, П.Сазонов, Н.Воинов, выпустившей этапный фильм «Квартет». Но ни разу не дал ощутить своей заслуги в этом историческом подвиге.

Он на своей даче развел невиданное новаторское хозяйство, выращивая изумительные цветы, ягоды и даже ... виноград, вполне съедобный (загородив его от суровых ветров специальным экраном). Тюльпаны его, подсыхавшие на веранде (и наверное, очень дорогие луковички), мы однажды использовали как закуску. Наверное, это было дороже икры. Но он не моргнул глазом ради идеи! Закуска чуть горчила. Была похожа на дунганский лук (помесь с чесноком).

В работе - не был рутинером. Охотно шел на эксперимент, а не ныл как Миша Друян - его соперник по части съемок и заядло-партийный товарищ. По роду работы мне приходилось иметь двух соперничающих операторов. К кому меня прикреплял режиссер, тому я и «давал». Миша очень ревновал и обижался на мой союз с «Кокой».

Николай Васильевич создавал ощущение надежности и уверенности в жизни.

Плоховато и старомодно одетый, по старинке прилизанный и небритоватый, он, тем не менее, был очень чтим и даже обожаем умницей и обаяшкой - ассистентшей Леночкой Петровой, обладательницей бывшего мужа и дочки - неприкаянной красоткой.

Генерация 20-х годов, они носили приметы и привычки того времени, которые отличали их от новой формации. Скрытая интеллигентность, отсутствие нахальства и порядочность во всем - ставили их на пъедестал достойности. И даже адюльтер был благородным и не тривиальным.

Когда он умер, мы, его друзья, восприняли это как тяжелую утрату. Выбыл из строя кто-то, без кого жить стало неуютно и ненадежно.

Дежкин и Филиппов изобрели неприличную схему его физиономии. Он не обижался, как не обижался на дружелюбное прозвище «Кока».

Дружил он и тяготел больше к беспартийным. Исключением был неудачник-актеришко Федя Иванов (ставший директором-администратором картин). По слухам и предположениям – стукач. Попивал в наших компаниях. Горько и преувеличенно плакал, когда узнал, что Коки не стало.

Хоронили Коку в Зеленоградской, на даче у Лены Петровой. Без жены, знавшей о связи Н.В. и Леночки.

Мы с Федькой Ивановым и Сашей Беляковым ездили за телом в морг. Сашка был очень напуган: видел свою судьбу в случившемся. Я тоже видел. Но - свою.


Евгений Мигунов, 20 июля 1997 г.