Живет в Москве художник Светозар Кузьмич Русаков. Художник и популярный, и неизвестный. Его работу знает почти все детское и взрослое население бывшего Советского Союза. Его имя – лишь немногие.

Он учился в изостудии московского Центрального Дома пионеров. Был призван на трудовой фронт в район Смоленска. Воевал на Третьем Белорусском и Втором Украинском фронтах, в пехоте и артразведке противотанкового дивизиона, был контужен и ранен. Награжден орденами Славы III степени и Отечественной войны I степени, медалями «За боевые заслуги», «За взятие Кенигсберга», «Освобождение Праги» и многими другими… Но прославился не этим.

В 1946 году поступил в Художественно-промышленное училище им. Калинина, окончил его с отличием, затем учился во ВГИКе, на художественном факультете. Окончил его в 1956 году – тоже с отличием. Но и этот факт – не главный в его биографии.

С 1956 года работал на киностудии «Союзмультфильм». «Нарасхват» не шел, но успешно трудился, например, на фильмах И.П.Иванова-Вано, Д.Н.Бабиченко, Б.П.Дежкина… Пока в 1966 году судьба не свела его с малоизвестным тогда режиссером Вячеславом Котеночкиным. Русаков и Котеночкин вполне устроили друг друга, образовали альянс и работали совместно с небольшими перерывами вплоть до 1986 года. Вместе они делали один фильм за другим, а в 1969 году Русаков, сам того не ведая, создал двух персонажей, которым суждено было стать героями целого цикла фильмов, побившего все рекорды популярности у советских зрителей и прославившего авторов в мировом масштабе. Что до Котеночкина, то в СССР не было режиссеров мультипликации, равных ему по популярности. Цикл назывался «Ну, погоди!». Персонажи – Волк и Заяц.

Русаков поначалу не придавал этой работе особого значения. Ну, одним фильмом больше… Впрочем, эта недальновидность была свойственна всей съемочной группе. А в результате многосерийной эпопеи, растянувшейся на 16 выпусков, Русаков вместе с соавторами получил ни много ни мало – Государственную премию СССР…

Но и это Светозар Кузьмич не считает главным событием в своем творчестве. На студии он изо дня в день рисовал эскизы, компоновки, типажи, правил работу фоновщиков, - в общем, нес производственное бремя, честно и добросовестно. А после работы, устав от Волка, Зайца, Котеночкина и вообще мультипликации, шел к себе в мастерскую. Там он доставал гуашь, темперу или акварель. Ставил на мольберт лист «прокладочной» бумаги, которую на студии используют, перемежая ею листы целлулоида с мульткраской – чтобы не слипались (потом за рубежом его будут спрашивать, где он добыл бумагу такого редкого сорта?). Включал трансляцию симфонической музыки (последнее время – радио «Орфей»). И, не зная заранее, куда поведет руку фантазия, за несколько минут создавал некие композиции на античные, библейские, средневековые, эротические или просто отвлеченные темы. Стихийно, в импровизационном режиме.

На «Союзмультфильме» о «Ну, погоди!» принято было говорить без «священного трепета». Многие коллеги Русакова в беседах об этой работе морщили нос и «снисходительно» вздыхали: «Дешевка…». Критики – те просто именовали китчем. Но некоторые из этих многих коллег, побывав в мастерской художника, больше никогда себе такого не позволяли и коренным образом меняли свое мнение о Русакове. Почему только некоторые? Потому что за 80 лет жизни у Лауреата Госпремии СССР Русакова не было ни одной персональной выставки. На групповых же вернисажах его работы порой пропадали бесследно. Так погибли оригиналы его фронтовых рисунков; а находясь где-то во власти зарубежных заказчиков, в 1990-е годы исчезла «в никуда» огромная серия работ по мотивам знаменитого сериала, на создание которой ушел целый год… Большинство эскизов к фильмам и вовсе оказалось рассеянным по белу свету. Ни в альбомах, ни в журналах публикаций работ «серьезного Русакова» не было. Так что знают его до сих пор в основном по «Ну, погоди!».

Хотя те, кто именуют сериал «дешевкой», могли бы обратить внимание и на то, что ни в одном из выпусков художник не повторился в выборе цветорешения, или на то, как часто Русаков менял технику изготовления фонов… Впрочем, кое-кто и это ставил художнику в вину: мол, своего почерка нет. И только в 1993 году, когда поредевшая «звездная» команда «нупогодистов» попыталась продолжить серию в неполном составе, в том числе и без Русакова, у многих произошла переоценка роли художника в этой работе. Созданные без Светозара Кузьмича семнадцатый и восемнадцатый выпуски, увы, красноречиво говорят о том, что значило для фильма его участие. Сам же Русаков категорически отказался от содействия продолжению – не из-за каких-либо обид, а попросту решив, что «тема закрыта».

Но и сам художник не относит свою работу над «Ну, погоди!» к числу великих заслуг. Потому что, создавая фильм, он прекрасно понимал, что подобной эксцентрической ленте эстетские «выкрутасы» только навредят. И сознательно «не тянул одеяло на себя», справедливо отдавая пальму первенства группе блистательных аниматоров под «капитанским» руководством Котеночкина. По признанию Русакова, успех фильма определил, в основном, их вклад. Русаков же «не высовывался». Не исключено, что скромность художника умножила популярность фильма. Для члена съемочной группы умение «не высовываться» - очень ценное качество. Без шуток.

Лавры авторства прославленного цикла пожинал большей частью режиссер. Многочисленные открытки, плакаты, книжки, альбомы, нарисованные Русаковым на темы и по мотивам фильма, не сделали его имя популярным. Создатель Волка и Зайца оставался в тени и больше любил уединяться в мастерской, чем мелькать на телеэкранах.

Вообще, если одним словом обозначить личные качества Русакова, то слово будет – Скромность. Только к своему восьмидесятилетию художник «опомнился» и задумался всерьез об обнародовании итогов. Эту желанную, но пока так и не состоявшуюся выставку своих работ Русаков вообще хочет очистить от «мультипликационной» части и назвать соответственно – «Помимо». И ему есть что показать. Его авторские работы удивляют многообразием техник и манер. Сам Светозар Кузьмич сравнивает себя с японскими художниками, которые, как говорят, достигнув вершин мастерства в каком-то направлении, резко меняют свое творческое лицо и начинают «с нуля», даже берут себе новые имена. Только в отличие от японцев Русаков в замене имени не нуждается – оно и так не на слуху.

Сделанное Русаковым в мастерской настолько не похоже на его анимационные работы, что я частенько допытывался: «Светозар Кузьмич, в том, что вы делали для кино, Русаков-то настоящий есть? Или все это – постольку-поскольку, «в рамках служебного задания»?». Автор отвечал коротко и четко: «Есть, но не весь». Во время пребывания во Франции он ходил по вернисажам, выставкам, уличным художественным распродажам, музеям, с интересом выискивая – одинок ли он во Вселенной? И приходил к выводу: «Многие работают лучше меня. Многие – хуже. Так, как я – никто».

В мультипликации Русакову редко выпадал любимый материал. Его интерес к русскому Северу отчасти воплотился в фильме «Межа», исторические и этнографические фантазии – в декорационном решении двенадцатого («музейного») выпуска «Ну, погоди!» (благо все фона для каждого фильма Русаков после поступления их из фонового цеха обрабатывал собственноручно). В фильмах «лесной» тематики находило выход трепетное отношение к природе. Но рамки были настолько тесны, и невысказанность – так велика, что архив художника до сих пор хранит следы отчаянных, почти безрассудных попыток пробиться к Своему, заветному – эскизы не просто к непоставленным фильмам, но и к ненаписанным сценариям. А порой даже не эскизы, а карандашные наброски-предложения. И каждый раз, в каждом новом фильме – вечно зудящая заноза всех художников-постановщиков: «А как бы я это сделал сам?». Неизбывная тягость зависимости, вопрос вопросов…

Не знаю, жалеет ли Русаков о своем выборе, который стоял перед ним в юности: выборе между путями художника и поэта. Стихи сопровождали его всю жизнь. Писались и параллельно с работой, и на пенсии, и в юности, на фронте. Большинство фронтовых стихотворений погибло вместе с дневниками. Еще в эвакуации, в Новосибирске, в начале войны молодой Русаков получил благосклонный отзыв самого Соллертинского о своих ранних «пробах пера». В его стихах есть какая-то пронзительная простота, редкая сегодня. И все же он выбрал краски и мольберт.

Как и многие фронтовики, Русаков скупо вспоминает о войне. Его рассказы окрашены или в цвета трагикомедии, или в черную краску боли. По Русакову, «фронтовое братство» - миф. Почти во всех родах войск недавно вставших в строй судьба или косила подчистую, или вскорости забрасывала на другой участок боевых действий. Пройти вместе «от Москвы до Берлина» было нереально. Единственными правдивыми произведениями литературы о войне Светозар Кузьмич называет книги Василя Быкова и Виктора Астафьева. И прежде всего – роман «Прокляты и убиты».

Русаков пережил и всех однополчан, и большинство коллег по мультипликации – аниматоров, режиссеров, художников. В стихах его все чаще слышен отзвук одиночества. Одиночество и Невысказанность – вот что скрывается за его знаменитым басом, гулким смехом и застольным обаянием.

Анимация – вещь страшная. Не дай Бог оказаться рожденным для нее, но переросшим ее «прокрустово ложе». Она – не просто вампир, высасывающий жизнь и силы человеческие. Это – Кронос, пожирающий самых преданных своих адептов. Только вырвавшись из ее тисков (добровольно или вынужденно), смогли реализоваться как художники Геннадий Новожилов, Анатолий Сазонов, Евгений Мигунов, только вне анимации показывали и показывают свои способности в полную силу Владимир Зуйков, Виктор Никитин, Лев Мильчин, Перч Саркисян… Удивительно, что многих из них несмотря на это неудержимо тянуло обратно, в родную тюрьму. И большинство оставалось терпеть. Терпеть ограниченность технологии, упрямство и капризы режиссера, тупость администрации, производственные склоки, ничтожную оплату рабского (и часто – сизифова) труда. Гигантские затраты творческой энергии с ничтожным КПД. Анимация – это клетка, обагренная кровью многих ее пленников, пытавшихся вырваться на волю (что было проще) или добыть себе пространство для полета, расширить эти невыносимо тесные рамки, показать, что ты – тоже Птица!

Но и к тем, кто вырвался из ее цепких когтей, Анимация продолжает проявлять черную неблагодарность. До сих пор почти ни у кого из великих Художников российской мультипликации нет авторских альбомов. Некоторые не дожидаются и персональных выставок. Кто-то уходит неоткрытым даже для большинства коллег. Анимация продолжает тратить средства на безумные и бесплодные вакхические празднества, имея гигантские неоплаченные долги перед собственными Классиками. Похоже, Анимация – это Россия.

Дай Бог, чтобы судьба Русакова не продолжила бы эту тенденцию, чтобы его творчество «для себя» было замечено и заставило бы говорить о нем всерьез хотя бы сейчас. Когда 3 апреля 2003 года Светозару Кузьмичу исполнялось 80 лет, в Государственном биологическом музее имени К.А.Тимирязева прошла неполная, незаслуженно скромная выставка его работ, которую и сам мастер рассматривал как «предварительную». Даже в юбилейный год его так и не открыли как самобытного художника. Надеюсь, когда будут опубликованы эти строки, мы сможем наконец-то поздравить и автора, и самих себя с первой полноценной персональной выставкой С.К.Русакова – создателя Волка и Зайца, Лауреата Государственной премии СССР, Художника, Который Не Высовывается…

Георгий Бородин
27-28 марта 2003, июль-август 2006