ТЯГУЛЁП Людмилы Липовки (2006, ВГИК, 5 мин. 8 сек.)
ЭТЮД ПО ВИЗУАЛЬНОМУ МЫШЛЕНИЮ

 Этот небольшой по времени этюд заслуживает самого пристального внимания – он показывает блестящее владение его автором языка визуального мышления, выработанного той частью мировой анимации, которая затрагивает “последние” вопросы бытия.

В фильме множество любопытнейших и нетривиальных моментов, считываемых лишь знатоками, хорошо знакомыми с выдающимися картинами мифопоэтического и философского направления.

 

Девушка грустит в странном застылом мире сине-голубых тонов. Этот цвет в силу своей природы воспринимается нами как холодный. Он прекрасно подходит для обозначения мертвенности, застылости. В “Желтой подводной лодке”, например, он присущ “миникам” как несмышленышам, носителям подросткового типа мышления, закостеневшим в своей неразвитости. Судя по всему, сине-голубая гамма в “Тягулепе” имеет такой же смысл.

У девушки две плоские игрушки, подвешенные на нитках, напоминающие дешевые елочные украшения из картона. Обе игрушки выглядят как странные человечки с крыльями. Девушка разговаривает с ними на неизвестном языке, потом берет одну из них и играет с ней, крутя в воздухе на нитке. Но это быстро наскучивает, и она уныло волочит игрушку за собой, двигаясь слева направо.

Неожиданно появляется точно такая же плоская игрушка, но “живая”: она порхает в воздухе. И она золотистого цвета. Необычный остраненный звук, отдаленный напоминающий крик птицы, маркирует нечеловеческую природу этого существа. Существо подлетает к висящей на нитке второй игрушке девушки и повисает рядом с ней вниз головой. Две одинаковые крылатые фигурки разного цвета – голубого, холодного, и золотистого, теплого на миг образуют обратимую композицию по принципу “инь-ян”. Они как бы части единого целого, взаимодополняющие друг друга.

Золотистая игрушка срывает голубую игрушку с нитки и улетает с ней вправо, за кадр. Девушка, сердито крича, бросается вслед за ними.

Золотистая игрушка подлетает к размытой границе, которая отделяет голубой мир от золотистого. Но еще до того, как они пересекут границу, голубая игрушка самопроизвольно “оживает”, выскальзывает из рук золотистой и опережает ее, скользнув на ту сторону. Приближение к границе золотистого мира придает ей свойство самодвижения, одушевляет ее.

Обе игрушки парят в золотистом пространстве. Голубая удивленно взирает на свои крылья, ставшие гибкими и подвижными. Золотистый мир – это мир тотальной одушевленности, кажется, что здесь нет ничего статичного. Фон на заднем плане плавно и текуче видоизменяется. Но при более внимательном взгляде становится ясно, что перед нами более утонченная картина: по фону непрерывно проходят как бы незримые волны, одушевляющие его и, проходя, вновь оставляющие в статике. Так возникает образ мира не просто как подвижной текучей среды, подверженной непрестанным изменениям, а баланса и тонкой взвешенности движения и покоя, статики и динамики, пульсирующих словно живая ткань. 

Следует напомнить, что золотистый тон во всех духовных традициях отсылает к божественной любви как высшей благодати.

Подбежавшая девушка, дотянувшись рукой, ухватывает свою голубую игрушку за обрывок веревки и как бы сдергивает с небес на землю. Игрушка, пойманная за нитку, покорно ложится на землю, сразу лишившись свойства самодвижения – как бы “умирает”, переходя в статус вещи. Девушка замечает, что пересекла границу и тоже оказалась в золотистом мире. Она удивленно смотрит сначала на голубой мир слева от нее, затем оборачивается вправо. Но она не стала здесь “своей”, ее цвет не изменился, ее фигурку и игрушки на нитках у ее ног окружает голубая холодная аура. Сквозь эту голубую ауру просвечивают элементы того синего мира (точнее, элементы фона), который мы видели в начале фильма. Это емкий образ неизменности: девушка, как и каждый из нас, носит с собой свой мир, и окружающая благодать всеобщей любви не способна воздействовать на нас, пока мы сами не раскроемся ей навстречу.

Далее вводится новый персонаж: на общем плане мы видим слева стоящую девушку, возле нее лежат на плоскости две ее игрушки на нитках. А справа лицом к ней стоит золотистый ангел. Он одет в длинный хитон, скрывающий его ноги. Характер движения его фигуры таков, что заставляет предположить, что у него нет ног. Он ведь не человек. Его тело нефизично. А из-под подола такого же по длине платья девушки все время видны ее ножки – она ходит по земле, ее тело физично. У ангела необычный нос – тонкая пластинка. Видимо, это еще один маркер нетелесной природы персонажа.

Парящая в воздухе золотистая игрушка по размерам более чем вдвое меньше ангела. Она подлетает к нему и втягивается в его абрис, становясь частью его фигуры, точнее, элементом одежды, напоминающим епитрахиль православного священника.

Этот момент слияния персонажей вызывает в памяти эпизод из “Сына Белой Кобылицы” Марцелла Янковича, когда дух Мониек в виде облачка перед первой битвой с драконом становится частью духовного тела богатыря Фанивера, укладываясь между лопаток персонажа.

Ангел с улыбкой смотрит на девушку и превращает свое крыло в небольшое объемное золотистое существо с крылышками. Абрис этого существа совпадает с абрисом одной из игрушек девушки. Отчасти оно похоже на забавного покемона. Существо вспархивает у ангела из-за плеча, устремляется к девушке и кружит вокруг нее, щебеча как необычная птица. Та недовольно следит за ним и пытается отмахнуться от него своими игрушками на нитках. Тогда существо возвращается к ангелу, садится ему на плечо и вновь превращается в его крыло. Оно небольшое, но ангел невольно приседает, качнувшись, когда оно садится ему на плечо. Аналогичный эпизод у М. Янковича отсылает к духовной значимости, “весомости” персонажа, несопоставимой с невзрачностью его внешнего вида. 

Крыло у ангела одно – нечет может указывать на Творца.

На существе узор из концентрических окружностей – образ “мира миров” как многослойной матрешки. Такие же многослойные структуры украшают и фигуры ангела и девушки, отсылая к единой природе сущего.

Девушка с грустью смотрит на свои неподвижные игрушки на нитках. Она следит за одним из подвижных золотистых шаров, перемещающихся вокруг нее, пытается поймать его, но безуспешно. Она с досадой бормочет что-то, с гневом шлепает свои игрушки на нитках об землю.

Ангел, видя это, превращает свое крыло и “епитрахиль” в двух золотистых крылатых существ, они улетают, исчезая за рамками кадра, а из области сердца ангела возникает алый шар со спиральными завитками внутри, отдаленно напоминающими символы инь-ян. В начальный момент его появления вводится вариация его формы – перед тем как округлиться он как бы формирует сам себя, вытягивается каплей “тыквы-горлянки” (символ духовной эволюции).

Шар движется сам по себе вокруг ангела, и он то ли просто следит за ним, то ли направляет его движение своим взглядом. При этом относительные размеры шара то увеличиваются, то уменьшаются – то ли как следствие перспективных сокращений при его удалении и приближении, то ли шар имеет “плавающий” масштаб и то растет, то уменьшается. Все эти маркеры относительности, видимо, призваны обозначить духовную природу образа. Затем, не касаясь шара, ангел бесконтактным движением рук направляет его к девушке.

Девушка пытается поймать шар, касается его – и шар взрывается, рассыпаясь на мириады частиц, радиально разлетающихся во все стороны. В этот момент из шара вверх взмывают две знакомые нам золотистые плоские фигурки с крылышками – те самые, которые были частями ангела.

Некоторые частицы, разлетающиеся во все стороны, попадают на голубые игрушки девушки, висящие на своих нитках – и те оживают и взлетают. В момент попадания частиц в игрушку с узором из концентрических окружностей узор исчезает, сменяясь единственным замкнутым кругом с точкой в центре. Точка исчезает. Если многослойность здесь – показатель наличия в данном существе разных уровней сознания, то однослойность должна обозначать достижение изначальной гомогенности, нирвану.

Итак, ожившие игрушки синего цвета взмывают вверх – туда, где висят две точно такие же золотистые игрушки, возникшие в момент взрыва шара. Синие игрушки накладываются и совмещаются с золотистыми, образуя два новых существа зеленого цвета. Оптическое смешение цветов здесь, видимо, маркирует возникновение нового качества сознания.

Зеленые существа начинают светиться. Сначала из них начинают во все стороны бить золотистые радиальные лучи – как из Агента в финале “Матрицы” после того как Нео оказался у него внутри. Это ставший уже классикой образ духовной трансформации.

Затем их окутывает тонкий золотистый ореол, аура. Он становится все больше и заливает все пространство: вся окружающая среда становится золотой. В этот момент идет высветление экрана – т.е. маркируется превращение всего в чистый свет.

После этого вновь возникает девушка с голубой аурой в золотистом мире, она с грустью смотрит на обрывки веревок в своих руках. Видно, что ее печалит освобождение ее бывших игрушек, ускользнувших со своих веревочек. Кстати, веревочки в данном случае можно рассматривать как образы привязанности в самом широком смысле – привязанности к мирскому, близким, вещам, привычкам, стереотипам и т.п. Именно привязанности мешают человеку стать духовно свободным.

Девушка выбрасывает обрывки веревок и уходит влево, в свой синий мир. Ангел подбирает обрывок веревки, прилаживает к своей макушке и, подлетев к девушке, превращается в плоскую игрушку, отдавая себя в ее руки. Девушка подвешивает игрушку на нитку.

Полностью утративший подвижность ангел поворачивается на нитке как кусок картонки.

И тут девушка неожиданно ахает и закрывает лицо ладонями, вдруг что-то поняв. Она обрывает нитку – оживший ангел смотрит на нее – и отпускает его. Ангел взлетает. Девушка тянет к нему руки. Он берется за них и постепенно, понемножку приподнимает ее, раз за разом отрывая от земли и вновь опуская.  

Как можно видеть, перед нами “история историй” – история о постепенном самоосознании, об углублении понимания роли своих привязанностей и достижении внутренней свободы.

Ну вот, и в нашей стране появилась философская анимация мирового уровня, блестяще использующая язык визуального мышления и говорящая со зрителем о последних истинах бытия.

Алексей Орлов, 15 февраля 2006 г.