НУ И ШУТОЧКИ!

На Долгоруковскую (в советское время – Каляевскую) улицу, в дом 23А, в бывший храм Святого Николая, в 1945 году переселилась киностудия «Союзмультфильм», потеснив антирелигиозный музей. На месте этого дома когда-то стояла старенькая церковь, которую в конце ХIХ века за ветхостью разобрали. Эту церковь с натуры изобразил художник В.И.Суриков в своей знаменитой картине «Боярыня Морозова». Кстати, Василий Иванович и жил здесь же, неподалеку. На месте старой церкви в начале ХХ века был построен новый храм, который стоит и поныне. Он и стал родным домом студийцев.

В старину мастера-пошивщики из Московской губернии оседали в Москве на определенных улицах. Например, на Живодерке, ныне – улице Красина, или на 5-й Тверской-Ямской, переименованной теперь в улицу Фадеева. Последнюю шутливо называли «Котяшкиной деревней». Улицу застроили современными домами, и от «Котяшкиной деревни» остался небольшой квартал, состоящий из ветхих домиков. Он находился как раз за церковью Св. Николая, что в Новой Слободе, т.е. за нашей студией. Местные старожилы этот квартал называли «Котяшкиным двором». Быть может, не случайно в студии работали художники с кошачьими фамилиями – В.Котеночкин, Б.Котов, Н.Кошкин, Л.Кошкина?..

Интерьер церкви, разумеется, пришлось перестраивать, приспособив его к нуждам производства. Возникла и необходимость в пополнении кадров – многие художники довоенной студии пали на поле брани. Вечная им память.

Чтобы пополнить ряды художников-мультипликаторов, в 1945 г. открылись специальные курсы. Большинство курсантов, выдержавших вступительные экзамены, еще донашивали военные гимнастерки и кирзовые сапоги.

Курсы возглавила шумная и экспансивная директриса Ольга Павловна Гофшнейдер, которую за глаза сокращенно называли просто Опой. (Давным-давно уже существовала другая Опа, но та была древнеримской богиней изобилия и плодородия). У Ольги Павловны был крючковатый нос и глаза немного навыкат, поэтому на нее очень легко было рисовать карикатуры. Прилипло к ней еще и другое прозвище – «Марабу», несмотря на то, что ее нос не имел ничего общего с клювом этой африканской птицы. Однажды в студию пришел молодой человек и спросил у проходящего мимо сотрудника: «Где здесь обучают на художников?». Ему «любезно» объяснили, где находится кабинет директора курсов по фамилии Марабу. Когда, найдя этот кабинет, он вежливо обратился: «Скажите, Вы – товарищ Марабу?», то эффект был похож на разрыв противотанковой мины. Паренька словно языком слизнуло.

На первом же занятии перед нами предстали наши будущие преподаватели – Р.В.Давыдов, Г.М.Козлов и Л.Бредис. Они нам рассказали, о том, чем мы будем заниматься, и о коллективе, в который мы угодили. Ламис Бредис выразился кратко: «Вас ждет рабский труд!». И он был близок к истине. Даже наш студийный дворник Киселев с уважением относился к нашей работе и говаривал: «Ваша работа не чижолая, но трудная». Кстати, во дворе студии стоял перпетуум-мобиле его изобретения, собранный из старых детских колясок, батарей и труб. Сотрудники с «уважением» относились к его творению – он получил тяжелую контузию на войне…

Время было серьезное. При входе на студию висел табель, и являясь на работу, надо было перевесить свой номерок. Причем, если этого не было сделано до девяти часов, то следовали соответствующие выводы. А табельщицей была добрая и вечно улыбающаяся старушка Сара Исаевна, которая потихоньку перевешивала номерки за тех, кто опаздывал чаще других. Однажды художник Ю.Хонин очнулся поутру, глянул на часы и убедился, к своему ужасу, что до начала рабочего дня остались считанные минуты. Натянул брюки, сунул ноги в ботинки, накинул пальто, а все остальное взял в охапку и в таком виде стремглав примчался на работу… Благо, что жил недалеко от студии. Такие истории бывали не только в эстрадных скетчах, но и наяву.

Какое-то время в комнате, где сидели художники-мультипликаторы, пошла мода украдкой раскрашивать гуашью друг другу ботинки. Даже такой Маэстро, как Роман Владимирович Давыдов, постоянный преподаватель на курсах мультипликаторов, «нашалил», выкрасив обувь Сергею Степанову.

Дима Белов, по прозвищу Тимоха, во время войны служил в польской армии. Демобилизовавшись оттуда, он вернулся работать на родную студию – высокий, красивый, в польской конфедератке. Студийные девицы посходили с ума – вот это мужчина! Он остановил свой взгляд на Ирине Кульневой. Фигурка у нее была – что надо, и ножки словно точеные.

Каждый день к Тимохе перед перерывом приходила Ирина – посоветоваться, что купить на обед? Тимоха уже загодя поставил на пол баночку с гуашью, привязал кисточку к длинной тросточке. Внимательно слушая жену, он незаметно раскрашивал ей черные лодочки. Договорившись с мужем и громко цокая каблучками, Ирина вышла из комнаты. Последствия можно довообразить.

Я же был бдительным, над моими ботинками еще ни разу не надругались. До поры до времени. Но как-то перед перерывом меня сморил сон, и я решил немного вздремнуть, облокотясь на стол. В двенадцать часов меня будят товарищи: «Хватит дрыхнуть, пошли погуляем – смотри, какой май на дворе». Подхватывают под локотки и выводят на улицу. Я думаю, какой у нас чудесный коллектив, какие замечательные люди меня окружают. На душе так хорошо, и мы идем в обнимку по Каляевской. Навстречу – три мальчугана. Вдруг один из них весело воскликнул: «Смотрите, какие у дядьки ботинки!». Я глянул вниз и обомлел – попался! Ботинки уже очень лихо обработаны гуашью. С трудом вырвался из объятий «друзей». Обиделся: ладно – раскрасили, но еще и выставили на посмешище!

Некогда в Англии считалось неприличным появляться в клубе в новом, только что сшитом смокинге. Поэтому, чтобы придать новой одежде бывалый вид, джентльмен давал своему лакею немного поносить эту обнову. И только после этого сэр мог появиться в ней в обществе. Аналогичная история произошла в нашей комнате. Тимоха приобрел себе новую шляпу. Посмотрел на себя в зеркало, решил, что как-то неприлично ходить в такой новенькой шляпе по улице, и изрек: «А ну-ка, мужики, давайте в эту шляпу сыграем в футбол». И нанес ногой сокрушительный удар. Завязалась «борьба за мяч». Шляпе здорово досталось. Тщательно отряхнув ее, Тимоха констатировал, что теперь шляпа имеет вполне приличный вид.

И еще немного о Тимохе. Как-то встретился он с давним приятелем. Естественно, такое событие надо было отметить, а денег, как назло, и у того и у другого маловато. Тимоха вспомнил, что у него дома есть надежная заначка на черный день. В старой двери была удобная щель, в которой можно было спрятать несколько ассигнаций. Поспешили домой, и – о ужас! Эту старую дверь жена отправила в мастерскую на ремонт. Встреча осталась неотмеченной.

Как-то раз встречаюсь я у входа на студию с Александрой Гавриловной Снежко-Блоцкой. Женщина она была тихая и скромная, работала на студии еще до войны. С ужасом она сообщает: «Знаете, Юра, а у Бориса Степанцева вырезали гланды». Я нашелся: «Какая досада, а он так хотел иметь детей!». Александра Гавриловна расхохоталась и, легонько хлопнув меня по плечу, воскликнула: «Юра, я не думала, что Вы такой шутник!»

Но кто действительно был шутником непревзойденным, так это – Евгений Мигунов. Не только художник-постановщик, но и мастер на все руки. Он и карикатуру (не злую) на сотрудника нарисует, и стихотворный каламбур состряпает, и вообще около него всегда было весело.

Однажды остроумцы из постановочной группы В.И.Полковникова вырезали из газеты «Красная Звезда» орден Красного Знамени, раскрасили его и пришили к демисезонному пальто своего руководителя. Представляете себе картину – едет в метро этакий высокий, худощавый интеллигент в шляпе, с орденом из газеты на груди. Стоит себе и скучает. А публика с большим интересом его разглядывает. Только дома он обнаружил «высокую награду».

Я думаю, что здесь, конечно, не обошлось без Евгения Тихоновича. И коль зашла речь о Мигунове, вспомню еще одну его шутку – одну из самых известных. Он налил небольшую лужицу черной туши на лист целлулоида и дал ей высохнуть, затем эту кляксу аккуратно вырезал. Получилась полная иллюзия лужицы мокрой туши. Взяв старый сухой пузырек из-под туши, он отправился в фоновой цех, где художники с золотыми руками писали декорации для фильмов.

Ольга Эмильевна Геммерлинг, интересная женщина бальзаковского возраста, хорошо воспитанная (осколок старой интеллигенции) несколько дней писала очень длинную панораму неба с воздушными облаками. Женя потихонечку положил свою кляксу с пузырьком прямо на середину голубого неба… Когда Ольга Эмильевна увидела это на своем детище, она взмолилась: «Женя, что Вы наделали!». Мигунов тут же убрал с панорамы «кляксу», не причинив ни малейшего вреда небесам. Геммерлинг упала на стул и схватилась за сердце. От такой шуточки мог и кондрашка хватить.

Кстати, на студии ходили рассказы о продолжении этой истории, когда Мигунов повторил розыгрыш, скопировав этот злополучный фон и залив копию тушью уже всерьез. На следующий день последовала «вторая серия» представления…

Аналогичный розыгрыш проделал В.Попов во время работы над картиной И.Иванова-Вано «Двенадцать месяцев». Эскизы к этому фильму писал Анатолий Сазонов, а типажи для производства «доводил» Александр Беляков. Один из таких эскизов Попов тщательно скопировал и в отсутствие Белякова подменил на его рабочем столе оригинал копией. Когда Беляков вернулся на рабочее место, Попов произнес: «Знаешь, что надо с такой работой делать?». И в ответ на недоумение Белякова разорвал типаж на мелкие кусочки. Разумеется, у автора «отлегло» только после того как ему был предъявлен его эскиз – целый и невредимый.

На первом этаже был вход в цех обработки пленки. Надо напомнить, что цех этот давал самое лучшее качество обработки пленки в Москве. Во всяком случае, когда кинохроника снимала ответственный материал, она предпочитала пленку проявлять у нас. А перед входом в цех возвышался монумент Вождя Всех Народов (наследство от антирелигиозного музея). За спиной этого изваяния в день выдачи зарплаты закрывались двери в цех и в одной из створок открывалось окошечко, за которым сидел кассир.

Женя Чайковский, художник-шрифтовик с пятого этажа, в день получки несся вниз по лестнице с веселым криком: «Вперед за Родину! Вперед за Сталина!». Ничего себе шуточка!

Как-то раз Чайковский, влетев в нашу комнату, рассказал случай, произошедший с ним утром: «Надеваю я ботинок, а из-под стельки выглядывает какой-то уголок. Тащу его и – о, радость! Сто рублей, сложенные в восемь раз – заначка от Зинки!». Когда заначка была спрятана и сколько пролежала – неизвестно. Дело было перед зарплатой, карманы у всех пусты. Разумеется, наш маленький коллектив принял самое горячее участие как в реставрации этой купюры, так и в реализации ее после работы.

В другой раз, когда я сидел в буфете, Чайковский подсел ко мне со стаканом портвейна (его любимый напиток). В то время в буфете можно было приобрести не только портвейн, но и кое-что покрепче. Правда, из-под полы. И тут, как на грех, за наш столик усаживается с тарелкой сосисок начальник цеха обработки пленки, он же секретарь партийной организации, Буров. Женя моментально опускает в стакан чайную ложечку и помешивает «чаек». Думаю, что Буров понял уловку художника. Ведь портвейн распространяет запах. Но он и сам был не дурак выпить.

Мультипликатор Костя Чикин пожаловался товарищам, что на него дуется жена. Надо думать, было за что. Ему посоветовали сделать ей какой-нибудь подарок, чтобы она сменила гнев на милость. Костя пошел в обувной магазин на Новослободской и купил хорошие тапочки. Принес покупку и сел работать. Пока он увлеченно творил, «милые» друзья потихоньку вынули из коробки новые тапочки и подменили их старыми, видавшими виды, которые надевала уборщица, моя полы. Перевязали коробку веревочкой и аккуратно поставили ее на место.

Дома Костя торжественно вручил коробку жене: «Вот, получи от меня скромный подарок». Его жена Галя, не ожидая такого жеста от мужа, тут же растаяла и с любопытством стала развязывать ленту… Вряд ли кто может сказать, какими эпитетами наградила она Костю, поскольку кроме них, никто при этой исторической сцене не присутствовал. Но шутка-то была злая… Конечно, в конце концов все выяснилось и, надо думать, примирение произошло.

Не ручаюсь, правда, за точность этой истории, так как Борис Бутаков уверял меня, что она произошла с ним…

А другая известная первоапрельская шутка уже не раз появлялась в печати и эфире. Лева Мильчин, тихий и спокойный человек, купил себе новые галоши – в то время еще кое-кто носил их. Лева, видно, никогда их не мыл – галоши красовались под вешалкой вечно грязные. Роман Качанов, большой выдумщик на подобные штучки, украдкой взял их, тщательно вымыл и поставил на место.

Конец рабочего дня. Мильчин надевает пальто, а галоши никак не может найти. «Что за глупые шутки!» - возмущается Лева. – «Да вот они, твои галоши!» - «Бросьте дурака валять, это не мои!» Под общее веселье Леву удалось убедить, что это – его мокроступы.

С тех пор Мильчин изредка стал их мыть.

С пятого этажа, где сидели художники-мультипликаторы, из окна хорошо была видна телевизионная башня. Однажды, когда в Москве была низкая облачность, половина телебашни скрылась за облаками. Художник-постановщик, симпатичная брюнетка Инна Пшеничная, глядя в окно, воскликнула: «Ой, ребята, половины телебашни не видно!». Володя Крумин немедленно среагировал: «Разве ты не знаешь, что она складывается?». К нему присоединился и Вадим Долгих: «Конечно! Хочешь, я завтра принесу журнал «Техника – молодежи» - там есть описание механизма и подробные чертежи!» - «Да бросьте шутить, - запротестовала Инна, - как такая махина может сложиться!».

В разгар спора в комнату входит ее муж Анатолий Солин. Инна тут же говорит всей компании: «Молчите все!», и обратившись к Анатолию, спрашивает: «Правда, что телебашня складывается?». Ребята за ее спиной делают выразительные жесты, мол, да, да, да!!! Толя, не обделенный чувством юмора, сразу понял ситуацию и спокойно подтвердил: «А ты что, сомневаешься? Конечно, складывается!». Шутка была разыграна отлично, но у Пшеничной хватило ума, чтобы не поверить в нее.

Комната эта была, в некотором роде, легендарная. В ней много лет не делали ремонта, поэтому стены и потолок были покрыты внушительным слоем пыли. Ребята (а всем этим ребятам было за сорок) вырезали трафарет ноги с растопыренными пальцами. Подставляя этот трафарет к пыльным стене и потолку то одной стороной (правая нога), то другой (левая), кисточкой аккуратно снимали пыль внутри трафарета. Получились отчетливые белые следы. Путь они держали от двери к стене, со стены вели на потолок, там обходили вокруг лампы и выходили на балкон.

Надвигался какой-то праздник. Директор студии Михаил Михайлович Вальков решил пройтись по цехам и лично поздравить трудящихся с наступающим. Добравшись до пятого этажа, он зашел и к мультипликаторам. Обратился с торжественным приветствием к художникам, но, подняв глаза к потолку и заметив белые следы, на полуслове оборвал речь и после паузы покинул комнату.

Через несколько дней в комнате наконец-то был произведен косметический ремонт.

Но комната знаменита не только этим. В этой комнате на пятом этаже на стене висели часы. Наши шутники заменили циферблат на новый, где цифры были так же тщательно выписаны, но располагались наоборот, то есть против движения часовой стрелки. Входившие в комнату люди, не знающие про эту подделку, пребывали в большом недоумении.

Периодически наш доморощенный поэт Владимир Капнинский вывешивал свои вирши, типа:

«Табак – яд, не кури, гад!»

Или:

«Сказала лампочка в тоске:

- Вся наша жизнь на волоске!»

Или:

«Сквозняк – твой враг, сквозняк – простуда.

Дверь за собой закрой, паскуда!»

К чести Владимира надо сказать, что последнее слово было заимствовано из словаря Даля (т. 3, стр. 334). Кто сомневается – проверьте! Кстати, некоторые вещицы Капнинского печатались и в «Крокодиле».

В той же комнате вывешивались меткие рисунки, шаржи друг на друга, смешные фотографии…

Мультипликатор Анатолий Оленников был не самым лучшим художником, но зато обладал энциклопедическими знаниями. Мог дать исчерпывающие пояснения по любому вопросу. Во время войны он был ранен в ногу и попал в плен. Немецкие «эскулапы» проводили над его ногой всевозможные эксперименты, как над подопытным кроликом. Человек пережил адские муки. Ногу ему сохранили, но Толя хромал и ходил с палочкой.

Студия получила задание на производство мультфильма, наглядно показывающего работу атомной электростанции. Учитывая важность мероприятия, руководить фильмом поставили известного кинопутешественника В.А.Шнейдерова с «Центрнаучфильма». В постановочную группу включили ряд молодых мультипликаторов, в том числе и Толю Оленникова. А консультантом пригласили академика Неймана, который изредка появлялся в группе, чтобы координировать нашу работу. Однажды наш энциклопедист Толя начал объяснять академику (!) процесс выработки электроэнергии на атомной электростанции. Убеленный сединами академик внимательно слушал его, не перебивая. А Толя вошел в азарт и все глубже и глубже стал внедряться в атомную теорию. Мы все притихли. Ай да молодец наш энциклопедист! Знай наших! Но тут не выдержал Шнейдеров. Он как бешеный вскочил со стула и заорал: «Если вы сейчас же не уберете этого всезнайку, я убью его!».

Впоследствии, едва только в группе появлялся Шнейдеров, Толя брал свою палочку и потихонечку покидал комнату.

Еще одной довольно колоритной фигурой студии был начальник производства Николай Васильевич Башкиров. Родился он в Нижнем Новгороде и по-волжски сильно окал. Работал на студии он, наверное, со дня ее образования. Казалось, что без Башкирова сложный производственный организм «Союзмультфильма» развалится. Мужчина он был взрывной, любил сердито поорать, но, правда, быстро отходил.

Однажды я проходил мимо малого просмотрового зала, а навстречу мне шла монтажница Нина Майорова. Вдруг откуда ни возьмись вывернулся Николай Васильевич, схватил Нину и меня за руки, увлек в просмотровый зал и как заорет: «Юрка! Ты чего не женишься на Нинке – гляди, какая невеста пропадает!». От такого неожиданного сватовства мы готовы были провалиться сквозь землю.

Еще один штрих. Я уже был женат на Татьяне Сазоновой. Женщина она спокойная, но не из робкого десятка. Таня работала в это время художником-постановщиком в группе Л.А.Амальрика. В группе задержали несколько сцен, и Башкиров, как часто бывало, вызвал Татьяну на расправу в производственный отдел. Однако, когда он начал орать на нее, Татьяна неожиданно ответила в таком же повышенном тоне. Совершенно не привыкший к такому Башкиров опешил и, уже весьма тихим голосом, спросил: «А ты почему на меня орешь?». «А Вы почему на меня орете?» - логично отреагировала Татьяна. Смеялся над этим весь производственный отдел вместе с Башкировым.

В послевоенное время оператор Елена Петрова жила за городом и подкармливала тамошних голодных собак. Об этом хорошо знали на студии, и те, у кого была возможность, доставляли Петровой все, что могло сгодиться для этой цели – объедки, кости и тому подобное. Ассистент Елизавета Шилова как-то тоже везла на студию в троллейбусе сверток с подобным содержимым. Выходя из салона на остановке, она вдруг обнаружила, что забыла сверток на сиденье. И попросила у пассажиров: «Передайте сверток, пожалуйста! Там мой обед!» Время было голодное, остаться на службе без обеда – невеселая перспектива. И сверток «пошел по рукам» сердобольных пассажиров. На середине салона он порвался и собачий «обед» к великому замешательству всех присутствующих посыпался наружу…

Бывали в истории студии курьезы и не очень веселые. Так, в 1947 году под руководством И.П.Вано был закончен полнометражный мультипликационный фильм «Конек-Горбунок». Фильм начинался с того, как Иван-дурак гоняет голубей, привязав к длинному шесту красную тряпку. Когда в Министерстве Кинематографии принимали фильм, то этот эпизод привел чиновников в замешательство: «Вы что, в своем уме – красным флагом голубей гонять? Убрать!».

А когда мы с художником Т.П.Сазоновой работали над мультфильмом «Сказка про лень» и узелочек, в который пряталась Лень, покрасили в красный цвет, Иван Петрович напомнил нам о своем горьком опыте. Могли усмотреть и крамолу. На всякий случай узелок перекрасили в другой оттенок.

Аналогичный курьез случился, когда Слава Котеночкин работал над мультфильмом на темы песен Л.О.Утесова. В эпизоде, в котором старый извозчик плетется на своей кляче по старой Москве и поет, художник Александр Винокуров изобразил длинную панораму со множеством церквей. Чиновники из Комитета и здесь внесли свою лепту, повелев убрать на церквях все кресты. Смешно? Как тут не вспомнить слова одного остроумного человека, что церковь без креста подобна изящной женщине, обритой наголо…

Некоторые студийные художники преуспевали в жанре карикатуры. Так, без преувеличения можно сказать, что гениальный художник-мультипликатор Б.П.Дежкин был незаурядным карикатуристом. Мне памятен его шарж на художника N, у которого передние зубы верхней челюсти излишне выступали вперед, а один зуб имел заметную щербинку. Борис Петрович нарисовал удивительно похожий его портрет, где из щербинки зуба высовывался улыбающийся червяк и показывал красный язычок. Слов нет – шарж, конечно, злой. N был очень обижен на этот рисунок. Но сам он карикатуристом не был и отомстить не смог.

…Студия встречала новый, 1951 год. Как всегда, к празднику дружно готовились. Была и елка, и украшенное гирляндами фойе, и, конечно, ударно работающий буфет. Наш знаменитый карикатурист Григорий Митрофанович Козлов на оборотной стороне обоев кистью крупно нарисовал целую серию карикатур из жизни студии – на злобу дня. Досталось и начальству. Возле рисунков то и дело раздавались взрывы хохота.

Я увлекался горным туризмом и предыдущим летом провел группу студийцев по Военно-Сухумской дороге через Клухорский перевал, и затем – галопом по курортам Кавказского побережья от Сухуми до Сочи. Мы были молоды, поход прошел на веселой ноте и не без приключений. Студийцы впервые увидели настоящие горы и Черное море.

В своих новогодних карикатурах Козлов не забыл и меня. Изображен я был так: огромный рюкзак с карманами и заплатами, и торчащие из-под него две тщедушные волосатые ножки (автор этих строк небольшого роста).

Работала на студии талантливая художник-постановщик Надежда Строганова, очень хороший анималист. Прекрасно знала и любила животных. На ипподроме в детской школе верховой езды она занималась с ребятишками в качестве инструктора. Втайне от мужа, тоже художника-постановщика, Михаила Алексеева (племянника К.С.Станиславского) она приобрела на бегах собственную лошадь. Как-то, гуляя со своим фоксиком недалеко от бегов, я ее застукал с мешком овса. Тут она мне и рассказала про свою лошадку, только просила сохранить это в тайне от Мишки…

Кстати, Надежда, как и я, побывала в альпинистском лагере на Кавказе. Мы с ней возомнили себя бывалыми альпинистами и решили пройтись по покатому карнизу с внешней стороны здания на четвертом этаже, заглядывая в окна соседних комнат. Сотрудники приходили в ужас. Через некоторое время это путешествие по карнизу повторил, прихрамывая на одну ногу, Мигунов.

Стоит немного подробнее рассказать о нашем путешествии по Кавказу. Об этой стороне студийной жизни никто почему-то не вспоминает в мемуарах. Побывав дважды в альпинистском лагере под Эльбрусом, я «заболел» горами на всю жизнь и проводил там почти все отпуска. Решил доставить удовольствие и товарищам по студии. Участвовать в походе вызвались мультипликаторы Арбеков, Данилевич, Котеночкин, фотограф Котов, Рая Перевезенкина из заливки, приятельница Котеночкина Зина и актер МХАТа Галикс Колчицкий – он в это время снимался у сестер Брумберг – кажется, в роли Вакулы. Начинающие мультипликаторы на сдельной оплате зарабатывали гроши. Я, набравшись наглости, обратился к директору студии А.С.Синицыну за материальной поддержкой. Неожиданно для меня Александр Степанович встретил мое предложение дружелюбно и на наше спортивное мероприятие ассигновал две тысячи рублей (в то время это была приличная сумма). Но, увы, в студийной кассе – ни копейки. Главный бухгалтер Народицкий обещал выслать деньги на мою фамилию в Сухуми.

Насушив сухарей и закупив продукты, мы тронулись в путь. В станице Невинномысской сошли с поезда. Выкупавшись в холоднющей воде Кубани, договорились с водителем грузовика, везущего в Теберду мешки с зерном. Лучшего вида транспорта в горах не придумаешь. Поехали. Горы становятся все выше и выше, показались снежные вершины. Мои спутники в восторге! Наконец мы оказались на знаменитой Домбайской поляне. Это был настоящий рай, еще не тронутый цивилизацией. Тогда там не было ничего, кроме двух альпинистских лагерей. Горный цирк, окаймленный снежными вершинами и сползающие с них ледники…

Около альплагеря Алибек мы подобрали бесхозный жестяной жбан объемом в два ведра, в днище его пробили дырки и оборудовали душ. Воду брали из реки Аманауз (в переводе – «Пасть Шайтана»). Речка вытекала из-под самого ледника, вода была ледяная. Под таким душем долго не простоишь. Борис Котов сразу простудился, к вечеру у него поднялась температура. Он принял лошадиную дозу каких-то таблеток и замотал горло полотенцем. Наутро у него на ладошках появились белые пятна с желтыми сердцевинами. Человек заболел, а завтра – самый ответственный участок нашего путешествия! Мы должны преодолеть Клухорский перевал. У Бориса самый жалкий вид. Из его рюкзака разобрали все вещи, кое-как тронулись.

На перевале обнаружили массу стреляных гильз от винтовок – видимо, след жаркого боя с немецкой дивизией «Эдельвейс», пытавшейся прорваться к Черному морю. Наконец мы в Сухуми. На турбазе разбили свои палатки. Лишь поздним вечером нам с Борисом удалось разыскать дежурного врача. Осмотрев больного, тот покачал головой и сказал: «Где это Вы, батенька, подхватили такую нехорошую болезнь?». Диагноз был произнесен неожиданный и не совсем приличный. Отобрав у бедного Бориса паспорт, врач отправил его в больницу на улице Чочуа. Вот тут всем нам было не до шуток…

А Сухуми прелестен! На набережной – пальмы, белые дома, ну прямо Рио-де-Жанейро, да и только! И, конечно, ласковое Черное море… Накупались всласть. А после пляжа – по стаканчику холодной хванчкары. Вот это жизнь!

Я посетил городскую почту в надежде получить обещанный главным бухгалтером перевод, но… Денежки из студии не поступали! Караул! Я оставил на почте бумагу о переводе этих денег в город Сочи. Конечно, компания приуныла, в карманах-то пустовато. На последние гроши пустились по курортам черноморского побережья: Афон, Гагры, Хоста… Слава Котеночкин вовсе сел на мель. Когда мы плыли на пароходике из Афона, он перекупил у какой-то девицы железнодорожный билет, в Гаграх покинул компанию и укатил в Москву.

В Хосте у нас кончились продукты. Официантки хостинской турбазы сжалились и накормили «диких туристов» остатками, оставшимися после туристов «путевочных». Даже были довольны, что продукты не пропали зря.

В Сочи нас догнал Котов. Паника была напрасной. Анализы показали, что «нехорошей болезни» у него не было – просто аллергия на чрезмерную порцию таблеток от простуды.

Первым делом в Сочи я бросился на почту. О радость! Деньги из студии пришли. Разбогатев, мы, конечно, ринулись в ресторан под открытым небом на берегу моря. Разодетая публика танцевала под джаз. У нас же после горного похода вид был довольно жалкий. У меня, например, одна штанина была разорвана и заштопана неумелой рукой, а ноги были обуты в видавшие виды тапочки. Мы украдкой пробрались к незанятому столику и заказали по всем правилам «солидный закусон». Сытно поужинав, я набрался наглости и пригласил на танец скучающую молодую особу в белом бальном платье. Наверное, мы очень колоритно смотрелись со стороны, учитывая мой внешний вид. Хотя танцор я неважный, но мы все же несколько раз протанцевали фокстрот вокруг фонтана…

Тем временем на горизонте уже сверкала молния, собиралась гроза и вдруг хлынул тропический ливень. Публика моментально разбежалась. По улицам с гор рвались потоки воды. Промокнув до ниточки, мы прибежали на турбазу, побросали у палаток мокрые вещи и спрятались внутри в чем мама родила. На другое утро – солнышко, совершенно чистое небо. Погода располагала отправиться на пляж. Но увы, отпуск кончился! Пора домой. Через два дня, загорелые и богатые впечатлениями, мы вышли на работу.

А через пару недель, истосковавшись по нашей компании, Галикс Колчицкий предложил съездить на рыбалку на Плещеево озеро. Набив багажник бреднем, палатками и продуктами, мы отправились ловить рыбу. От Загорска до Переславля-Залесского вела ужасная шоссейная дорога, видимо, не ремонтировавшаяся с царских времен. Машина оказалась перегружена. Тогда Галикс, чтобы разгрузить задний мост, предложил поочередно каждому из нас садиться на радиатор. Первым согласился Слава Котеночкин. Сел, уперся ногами в передний бампер, руками вцепился в капот. Видно было, что ему страшновато, но через два-три километра он освоился и даже начал петь. Наконец, наступила моя очередь. Я коротышка – сел, а до бампера ногами достать не могу. Ох, страшно! Машина прыгает на колдобинах… Подумалось: «На войне уцелел, а здесь – сбросит под колеса и прощай, Божий свет!» Но в конце концов я почувствовал, что это не так уж страшно, и даже, бравируя, закурил «Беломор». С нами была Раечка Перевезенкина. На обратном пути уговорили ее последовать нашему примеру. Она согласилась, но только до первой деревни. Рая попала в пикантное положение: она была в юбке, и встречный ветер задирал подол. Что делать? То ли держаться за капот автомобиля, то ли придерживать подол – она же тоже небольшого росточка. Да, хорошо было Котеночкину, у которого рост – метр восемьдесят с гаком…

В это воскресенье был какой-то православный праздник, и молодежь из деревень гуляла по шоссе. Зрелище им представлялось – не для слабонервных!

А рыбки мы в тот раз не поймали. Ни одной.

На следующий год я организовал поездку в Переславль-Залесский. У директора студии выпросил на выходной день полуторку, разыскал кандидата исторических наук Годлевскую, которая защитила диссертацию по истории этого района. Она любезно согласилась с нами поехать. Много интересного рассказала нам об истории возникновения города, о Плещееве озере, об Александре Невском, о местных монастырях. Там ведь до сих пор бережно сохраняется ботик Петра I, с которого началась славная история русского флота под Андреевским флагом…

В грузовичок набилось более двадцати человек, среди которых были такие корифеи, как Л.К.Атаманов и сестры Брумберг. Ночь провели на сеновале, недалеко от ботика, а утром с хохотом и визгом бросились купаться, распугав в озере ряпушку – знаменитую рыбу, которую ласково называли переславской селедочкой и подавали в старину к столу Московского Великого Князя.

На обратном пути все по тому же ухабистому шоссе нас так растрясло, что на другой день у многих во рту ощущалась горечь, даже сладкий чай горчил. Видимо, разлилась желчь – во всяком случае, мы так решили. Позже по этому злосчастному шоссе мне приходилось ездить не раз, но оно было уже в идеальном состоянии – ведь дорога вела в Ростов Великий и дальше…

Много чего еще вспоминается при мысли о былой студии. Вспоминаются, например, студийные вечера, на которые часто приглашались различные знаменитости: и генерал Игнатьев, автор книги «Пятьдесят лет в строю» и Герой Советского Союза, Капитан первого ранга, который прошел на подводной лодке вокруг Земного шара, ни разу не всплывая, и Юрий Никулин, и Ираклий Андронников, и Рина Зеленая, и еще не столь знаменитый, как теперь, Михаил Жванецкий, и многие другие. Вспоминаются предпраздничные вечера после вступительных речей – громкая музыка, работающий буфет (и не один!). Вспоминается, как на одном из таких вечеров Василий Рябчиков, засунув кепку в карман пиджака, пригласил на танец Лялю Черную. Танцор-то он был плохой, владел примитивным фокстротом. Актриса пожимала плечами и вообще всем своим видом показывала окружающим, что этот кавалер ей вовсе не пара. Перед танцем Василий наверняка провел слишком много времени в буфете…

Вспоминается наша небольшая, но очень хорошая дубляжная группа. В год она дублировала на русский язык около десяти иностранных фильмов и считалась лучшей в Москве (не сочтите за чрезмерное хвастовство – это так и было на самом деле). К особо торжественным датам ассистент режиссера Майя Мирошкина и редактор Раиса Фричинская готовили кинокапустники на злободневные (для киностудии) темы. К примеру, на изображении комедии «Брак по-итальянски» с участием Софи Лорен и Марчелло Мастрояни они построили капустник «Брак по-Каляевски». Капустники озвучивались с помощью киноактеров – совершенно бескорыстно. Юмористы из сценарного отдела подбрасывали этим двум милым женщинам отдельные идейки. Зрительный зал сотрясался от хохота…

Разумеется, на этих страницах зафиксирована незначительная часть историй, баек, курьезов – что-то забыто, что-то прошло мимо меня. Вспоминая наш старый добрый коллектив художников-одушевителей, хлестких рисовальщиков, обладавших незаурядными актерскими способностями и юмором, вспоминая золотые руки своих сослуживцев, я думаю, что студия «Союзмультфильм» не получила бы мирового признания, если бы мы не были так веселы и дружны. Наверное, не напрасно и не случайно мы не только работали, как каторжники, но и валяли дурака.

Юрий Прытков, Литературная редакция Георгия Бородина.